– Дядя, я тебе клянусь на всех святынях, клянусь Аллахом, на прахе матери и отца, что это не я! – восклицает он уже в машине. – Поверь мне!
– Так что же ты с ней делал? – спрашивает Хамид, пристально глядя в невинные и наивные глаза юноши.
– Я люблю ее чистейшей из возможных платонической любовью, – признается Омар. – Единственный наш грех – это непреодолимое желание видеться и смотреть друг другу в глаза. Ничего кроме этого! Ничего больше!
– Я видел тебя когда-то с этой девушкой в торговом центре. Там с вами сидела Мириам… – Мужчина хочет узнать, не вмешивалась ли она в этот роман.
– Тетя немного мне помогала, но только сначала. Позже все пошло своим чередом. Я не хотел подвергать ее неприятностям.
– Вот в этом вся Мириам! – нервничает Хамид. – Не может уладить свои сердечные дела, так еще и другим осложняет жизнь.
– Не говори так, пожалуйста. У нее очень тяжелая семейная ситуация. Я думаю, что ее брак расстроится. – Парень говорит так намеренно: он чувствует молодым сердцем, что эти два человека предназначены друг другу, поэтому им не нужно пытаться от этого бежать.
Хамид меняет тему, потому что при разговоре о его любимой он по-прежнему испытывает боль:
– Вернемся к твоим проблемам. Что теперь будем делать? У тебя приговор отсрочен, но, поверь мне, хранители чистоты и добродетели тебе этого не простят. Не говоря уже о твоей девушке…
– Дядя, спаси нас! – впервые в жизни Омар просит опекуна о помощи. – Мы невиновны. Валлахи!
Уже не владея собой, он кричит и рвет на себе волосы, а его глаза наполняются слезами.
– Я по этой части не много могу сделать, но знаю кое-кого, кто, если захочет, вытянет вас из этого.
Хамид задерживается около виллы соседа, которую охраняют вооруженные люди.
Не покидая машины, саудовец звонит, представляется и просит о разговоре, не упоминая о существе дела. В арабской культуре это не принято, считается признаком дурного воспитания.
Большие железные ворота открываются, и машина медленно въезжает внутрь. У дома их ждет высокий, красивый пожилой хозяин в традиционной бедуинской одежде – галабие и тюрбане на голове.
– Привет, Хамид! – протягивает он ему руку в знак приветствия. – Рад, что ты пожелал меня проведать.
– Салям алейкум, йа сабани,[83] Фейсал. Как здоровье?
– Спасибо. В моем возрасте, если человек жив, то нечего и жаловаться.
Мужчины входят в дом, приобняв друг друга. На едва поспевающего за ними Омара никто не обращает внимания.
– Присаживайтесь, выпьем чаю, – старик показывает на удобное кожаное канапе. – Что слышно?
Только теперь он бросает взгляд на юношу, хотя полумрак комнаты немного скрывает увечья парня.