– Разводиться не собираюсь… – шепчет себе под нос Хамид, вспоминая во время долгого полета далекие счастливые дни.
«Все же это я не смог преодолеть высокомерия и гордыни. Узнав, что Надя не моя биологическая дочь, я ушел, – размышляет он горько. – Это я был инициатором этого развода! Не смог простить, потому что неисправимый негодяй! Вечно из каждой ситуации, касающейся лично меня, которая становилась сложной, тяжелой и неприятной, я выпутываюсь странным способом. Никогда искренне не поговорил с отцом, убитую горем мать оставил одну, не подумав о том, что она в отчаянии и депрессии. У меня нет ни одного близкого родственника среди более двухсот связанных со мной по крови людей. У меня нет среди них ни одного друга! Я эмоционально стерилен, живу в пустыне, которой сам себя окружил. Единственное, что у меня хорошо получается, так это моя работа разведчика. Там мое ледяное сердце и невозмутимый характер кстати. Теперь я могу плакать над пролитым молоком, но правда такова, что самые близкие моему сердцу женщины только на минуту подпускали меня к себе. Потом я снова скрывал свои чувства».
Его черные глаза застилают слезы, поэтому он закрывает их и погружается в объятия Морфея. Но сон не приносит ему отдыха, не восстанавливает сил. Хамид все время видит призрачные образы из прошлого, тех, что ушли, или погибли, или же по-прежнему около него, но их как бы и нет. А в каждом видении – лицо его любимой бывшей жены. Лицо Мириам.
«Когда-то мы так сильно любили друг друга», – вспоминает Марыся. И это все испортила она. Она изменила! «Никогда себе этого не прощу! – говорит она себе мысленно, бросая взгляды на спящего Хамида. – Как же я могла так поступить? Ничто не может меня оправдать: ни молодость, ни экстремальные обстоятельства, ни одиночество и страх! Моя безответственность породила ситуацию, в которой я сейчас нахожусь».
Она тяжело вздыхает, ей хочется плакать.
«Это карма, – произносит она типично по-азиатски, в духе индуизма, как молитву. – Плохие поступки возвращаются к нам сторицей, и судьба платит нам той же монетой. Все из-за моей арабской, фатальной, спесивой, упрямой, злобной и злопамятной натуры!» Она злится, с бьющимся сердцем освежает в памяти образы прошлого, и ей кажется, словно все это случилось вчера.
«Если не хочешь сюда возвращаться, я тебя не заставляю. Ты свободна», – прочитала она письмо Хамида, написанное узким каллиграфическим почерком. Ничего больше не добавил он к этим холодным словам. Марыся так хотела получить свободу и возможность выбора, но позже ее это как-то не слишком радовало: кроме грусти и сожаления, она не чувствовала ничего. Ведь она полюбила этого мужчину всем своим молодым сердцем, хотела с ним быть до конца жизни, иметь детей и счастье в доме. Она восхищалась его опасной работой, решительностью, современностью и толерантностью. Куда это все подевалось, куда исчезло? После переезда из Йемена в Эр-Рияд он стал вести себя как типичный арабский самец, который не разговаривает с женой, не обсуждает принятие решений, не ценит ее ум. «Он просто обычный мужчина-шовинист, и нечего сюда впутывать арабов. Во всем мире полно таких парней», – думала она, летя с матерью на отдых в Ливию в начале 2011 года.