Нанятый Фейсалом слуга не мог справиться с ребенком.
– Прошу тебя, успокойся! Ты снова будешь бит. У тебя что, мерзавец, нет инстинкта самосохранения? – удивлялся он, дрожа и о своей собственной шкуре.
– Я не сяду на это! Что это? Я не хочу! – не хотел садиться на унитаз Карим, боясь, что утонет. Слыша звук спускаемой воды, он падал на пол и извивался как уж.
Когда подавали завтрак, он по обыкновению тянулся за едой пальцами, не зная, для чего служит ложка, не говоря уже о вилке или ноже. Стеклянный сервиз приводил его в ужас, он боялся к нему притронуться. До этого он ел с бананового листа, серой бумаги или газеты. Поэтому он хватал пищу и забивался в угол, кроша на пол и вытирая жирные пальцы об обивку мебели. Фейсал только таращил на мальчика глаза, но часто не выдерживал и, придя в бешенство, наказывал. Казалось, он нечаянно бил его по голове или лицу, да так сильно, что малыш давился едой и кашлял так долго, что его рвало. Иногда от страха он писался. Так отец «дрессировал» сына в ожидании оформления его паспорта, и это не столько «развивало» малыша, сколько послужило развитию невроза.
– Это невообразимо! – злился Фейсал и орал на ребенка по-арабски – тот ничего не понимал. – Я не знаю! Чтобы в двадцатом веке так себя вести?! Словно он жил в пещере, среди зверей. Что за примитивный народ! Зачем мне это было нужно? Что за глупые сантименты!
Но на самом деле речь шла не о сантиментах. Гордый и самоуверенный мужчина врал. Причина его приезда была более прозаичной. До сих пор у Фейсала с его саудовской женой не было сына, наследника, поэтому он и решился пригреть своего байстрюка и даже дать ему свою фамилию. Он, конечно, не ожидал ничего подобного, но дороги назад не было – это был результат принятого им решения.
Карим же с первой минуты почувствовал к Фейсалу невыразимую неприязнь. И если в детстве он только боялся отца и не любил, то со временем это чувство развилось и переродилось в настоящую ненависть.
* * *
Фейсал не решился сразу привести индонезийского сына в свой дом, а устроил ему долгосрочное пребывание в больнице медико-санитарной службы Национальной гвардии в Эр-Рияде. Карим говорил только на бахасе,[27] диалекте горцев Тугу, поэтому ему было очень сложно. Роль переводчицы и няньки отец отвел индонезийке, которая работала в больнице санитаркой и уборщицей. Она немного знала английский и арабский. Благодаря ей врачи иногда контактировали с ужасным маленьким пациентом. Сусу стала переводчицей Карима, который по-прежнему вел себя как дикий зверек и ни за что не хотел пользоваться благами цивилизации. Может быть, это был его бунт против разлуки с матерью и родными. Его поведение усложняло жизнь не только ему, но и всем вокруг. Через некоторое время Сусу настолько преодолела недоверчивость малыша, что они стали неразлучны. На людях они старались вести себя как можно приличнее, ведь Карим был сыном шефа нравственно-религиозной полиции, а значит, очень важного человека, на которого женщина работала. Но как только у них появлялась возможность, они прятались от всех в кладовках с моющими средствами. Сидя там на полу, они рассказывали друг другу об Азии и руками ели наси-горенг