– Ну так спокойной ночи, – сказала Мейбл.
– Спокойной ночи, – сказал Осберт.
– Спокойной ночи, – сказал Башфорд Брэддок.
Дверь за Мейбл затворилась, и Осберт перевел глаза на своего нового знакомого, тут же обнаружив, что тот уставился на него с очень своеобразным выражением в глазах. Неумолимых, зловеще поблескивающих глазах… Осберту они не понравились.
– Мистер Муллинер, – сказал Башфорд Брэддок.
– А? – сказал Осберт.
– На одно слово. Я видел все.
– Все?
– Все. Мистер Муллинер, вы любите ее.
– Да!
– И я.
– И вы?
– И я.
Осберт слегка смутился. И нашелся сказать только, что это их сплачивает в одну дружную семью.
– Я любил ее с тех пор, как она была вот такусенькой.
– Какусенькой? – спросил Осберт, так как было довольно темно.
– Примерно вот такусенькой. И я поклялся, что, если между нами когда-либо встанет кто-то другой и если какой-либо склизкий, пучеглазый, лопоухий сын кока с дырявой шхуны попробует отнять у меня эту девушку, я…
– Э… что – вы? – осведомился Осберт.
Башфорд Брэддок испустил отрывистый металлический смех.
– Вы когда-нибудь слышали, что я сделал с королем Мгамбо-Мгамбо?
– Я даже не знал, что король Мгамбо-Мгамбо вообще существует.
– Его и не существует – теперь, – сказал Башфорд Брэддок.
Осберт ощутил, как по его позвоночнику расползается липкая дрожь.
– Что вы с ним сделали?
– Не спрашивайте.
– Но я хочу знать.
– Лучше не надо. Но вы скоро узнаете, если и дальше будете вертеться около Мейбл Петерик-Сомс. Это все, мистер Муллинер. – Башфорд Брэддок взглянул вверх на мерцающие звезды. – Какая восхитительная погода, – сказал он. – Помнится, такой же тихий покой был разлит в пространстве, такой же мирный блеск таких же звезд озарял пустыню Нгоби в тот раз, когда я задушил ягуара.
Осберт судорожно дернул кадыком.
– К-к-какого ягуара?
– Ну, вы вряд ли были с ним знакомы. Просто одного из тамошних ягуаров. В первые пять минут мне пришлось нелегко, потому что правая рука у меня была в лубке и действовать я мог только левой. Ну что же, спокойной ночи, мистер Муллинер, спокойной ночи.
И Башфорд Брэддок, сняв шапокляк, расплющил его в оладью, расправил, снова водрузил на голову и широким шагом удалился в ночь.
Несколько минут после его исчезновения Осберт Муллинер стоял неподвижно и смотрел ему вслед невидящими глазами. Потом, пошатываясь, свернул за угол и кое-как добрался до своего жилища на Саут-Одли-стрит и, сумев после трех фальстартов отпереть входную дверь, поднялся в свою уютную библиотеку. Там, смешав бренди и содовую с преобладанием бренди, он сел и предался размышлениям. В конце концов, опорожнив первый бокал почти молниеносно, а второй неторопливо, он более или менее сумел привести свои мысли в относительный порядок. И мысли эти, должен с сожалением констатировать, будучи приведенными в порядок, оказались такими, что я предпочел бы скрыть их от вас.