Однако если когда-либо у мужчин бывают основания робеть в присутствии представительницы прекрасного пола, то, бесспорно, у этих двух они имелись. В гольфе оба дальше восемнадцати лунок не забирались, Агнес же была на поле фонтаном энергии и меткости. Этому – особенно в долгой игре – очень способствовало ее телосложение. Рост Агнес в носках равнялся пяти футам десяти дюймам, а плечи и бицепсы вызвали бы завистливое восхищение у любой увитой мускулами дамы, которая на сцене мюзик-холла благодушно позволяет шестерым братьям, трем сестрам и свояку взгромоздиться на свои ключицы, пока оркестр тянет нескончаемую ноту, а публика устремляется в буфет. Ее глаза поспорили бы с глазами самой властной из самодержиц, каких только знала история, а когда она смеялась, сильные мужчины зажимали виски в ладонях, удерживая на месте черепную крышку.
В ее присутствии даже Сидни Макмэрдо превращался в отсыревшую промокашку, а он весил двести одиннадцать футов и один раз вышел в полуфинал чемпионата по гольфу среди любителей. Он любил Агнес Флэк с тупой преданностью. И все же – уж такова жизнь – когда она смеялась, то почти всегда над ним. Я слышал из верного источника, что дальний рокот ее смеха, когда он сделал ей предложение у шестой лунки, донесся до клубного гардероба и два игрока, побаивавшихся гроз, решили отложить свой матч.
Вот какой была Агнес Флэк. И вот каким был Сидни Макмэрдо. И стало быть, вот какими были Фредерик Пилчер и Джон Гуч.
Джон Гуч ни в каком смысле не состоял в приятелях Сидни Макмэрдо, хотя, конечно, порой они обменивались парой-другой слов, а потому он был крайне удивлен, когда однажды вечером, работая над детективным рассказом – ибо его талант находил выражение главным образом в крови, выстрелах под покровом ночи и миллионерах, которых находили убитыми в запертых комнатах, проникнуть куда можно было лишь через окно в сорока футах над землей, – он вдруг увидел, как массивная фигура Макмэрдо переступила его порог и расположилась в кресле.
Кресло заскрипело. Гуч выпучил глаза. Макмэрдо застонал.
– Вам нездоровится? – осведомился Джон Гуч.
– Ха! – сказал Сидни Макмэрдо.
Он сидел, спрятав лицо в ладонях, но теперь поднял голову, и багряное мерцание его глаз ввергло Джона Гуча в панический ужас. Гость напомнил ему Гориллу в Человеческом Обличье из его романа «Тайна отсеченного уха».
– За ломаный пенс, – сказал Сидни Макмэрдо, демонстрируя корыстолюбивый дух, чуждый Горилле в Человеческом Обличье, которая не требовала платы наличными за свои преступления, – я бы разорвал вас в клочья.