Он, как будто издевается надо мной. «Наше кафе», «наша скамейка» бывают только у пар, которые строят отношения, а мы, можно сказать, коллеги. Климент не проявляет ко мне интерес, а я, хоть он и нравится мне, не тешу себя пустыми надеждами.
— Ты накинулась на меня с обвинениями, и я решил, что тебе надо расслабиться, почувствовать себя нормальным человеком.
— Прости, что вспылила. Это нехорошо, я знаю, — повинилась я.
— Извинения приняты, — улыбнувшись, сказал Климент. — Итак, я приглашаю тебя пройтись по «историческим» местам.
Если бы знала, надела приличную обувь, а теперь я, как спортсменка — эти кроссовки на ногах. В город я не выхожу в спортивной обуви.
— В кафе не пойду, — предупредила я, насупившись.
— Сейчас я всё устрою, — пообещал Климент и исчез. Интересно, он надолго? Мне, как бы страшно одной, в темноте.
Не прошло и пяти минут, как Климент вернулся с коробкой в руках. Воспользовался практической телепортацией, иначе, откуда бы в его руках появилась эта коробка. Там обувь. И это дорогая обувь. Коробка отличается от тех, что скопились в моём шкафу, эта чёрно белая и с золотистой надписью.
— Мне это нравится, — улыбнувшись, сказала я, принимая подарок. — Отличная пара туфель у меня уже есть. Что в этот раз?
Климент снял крышку, и я увидела чудесные ботильоны. Как раз под мою курточку, тёмные и простые в исполнении, но они роскошные. И каблук отличный. А кожа на ощупь, словно бархат.
— Умеешь ты обувь выбирать, — похвалила я Климента.
— Обувь не роскошь, а средство передвижения, она должна быть удобной.
«Да уж, сказал тоже. Попробуй, купи её, удобную обувь, если она стоит чуть больше твоей месячной зарплаты».
Но я не озвучила свои мысли, постеснялась. Человек в нужде стесняется своей бедности. А я бедствую и это реальный факт. Работы в театре мало, а если ты мало занят, значит и получаешь копейки. Старожилы театра рассказывают, что раньше артисты получали ставки по категориям. Зарплаты были ровные, а теперь кто-то «жирует», а кто-то перебивается с копейки на копейку. И что обидно, в основном трудится серая масса посредственных «ремесленников», а талантливые люди отодвинуты в сторону. Как говорится, талантам надо помогать, а бездарь сам пробьёт дорогу. Но теперь некому помогать талантам, а стало быть, несправедливость так и будет иметь место в театрах.
— Переобувайся, и пойдём, — сказал Климент.
— Прямо тут? — удивилась я. Как-то неудобно. Могут соседи в окно наблюдать за нами, а я тут обувь меняю.
— А кто сказал, что на улице нельзя переобуваться? — в шутку сказал Климент. — Да и темно теперь, кто поймёт, что ты меняешь обувь.