Мари пнула его локтем в бок, и оба расхохотались.
Год назад она начала рисовать. Об этом никто не знал – слишком неумелые у нее пока что получались штрихи, формы не складывались в композицию, но она не отчаивалась и верила, что умение придет. И хотела, когда вырастет, стать по второму образованию художником-графиком. А по первому – врачом. И выучить иностранный язык, а может, даже три или четыре, но не больше – ведь еще должно оставаться время читать книги и путешествовать по далеким континентам. Она непременно хотела увидеть Патагонию и побережье Северной Африки. И в Китае тоже хотела побывать.
– Итак, покончим с этим, – произнес Мартин и распахнул дверь. Снаружи медленно кружили огромные хлопья снега.
До церкви было всего несколько шагов. Мартин шел впереди, за ним следовал служка, потом шел Эрик, замыкали шествие Маттиас и Мари. Мари высунула язык, ловя снежинки. Холодное белое одеяло приглушало всякий шум. Она взяла Маттиаса под руку.
– Пойдем потом ко мне? – шепнул он ей на ухо.
Может, это была не такая уж плохая идея. Родители снова уехали, дом был полностью в их распоряжении. Но все-таки она сомневалась. Маттиас ей нравился, она не хотела причинять ему боль, но, возможно, ей следовало найти себе более подходящую пару. Склонив голову набок, так, что кончики ее волос касались его щеки, она пробормотала:
– Возможно.
Эрик обернулся и бросил на них подозрительный взгляд. Мари была еще слишком юна, чтобы разгуливать под ручку с мальчиками, да еще с такими невзрачными, как этот паренек. Еще не время. Если так будет продолжаться, они, того и гляди, и целоваться начнут. Как бы этому помешать?
Нужно больше молиться. Молитва всегда помогает. Если бы он молился чаще, то ни за что не угодил бы в такие неприятности. Все его опасения подтвердились: за ним постоянно следили, как и за всеми остальными; мироздание представляло собой систему знаков, выстроенную так, чтобы их можно было прочесть, ночь была полна бесов, а в каждом углу таилось зло. Но, вверив себя Господу, ничего этого можно было не бояться. Это была простая истина, и он никак не мог понять, почему его брат так злился, стоит ему об этом заговорить. Ивейна он всегда понимал без труда, но при общении с толстяком все сразу становилось так сложно. Беседовать на такие темы с новообретенным другом Адрианом Шлютером было куда проще. Шлютер и обратил его внимание на то, что Господь обязан простить всякого, кто ходит к исповеди, ведь Он и сам причастен к этому таинству.
Поэтому Эрик исповедовался каждый день. Он уже исследовал все церкви в городе, знал, где приходится долго стоять, а где очередь подходит быстро; где со священником можно побеседовать, где задают слишком много вопросов, а где святой отец не узнает тебя и с десятого раза; знал, какие храмы лучше обходить стороной, поскольку с их фасадов смотрят вниз изваяния дьявольских химер, шипя, извергающих проклятия и не желающих пускать его внутрь. Чтобы исповедоваться каждый день, требовалась определенная дисциплина. Бывало, что за день он не успевал ничего натворить, и приходилось придумывать себе какие-то грехи, но усилия того стоили: после этого можно было идти по жизни легко, аки новорожденный, быть свободным от всякого греха и не страшиться никакого суда.