Первые пару дней мне казалось, что я умру со скуки. Но постепенно стало легче, и я научился простаивать на коленях часами, прислушиваясь к переливам грегорианских напевов под сводами церкви. Голод уже не терзал меня непрестанно, я мог забыть о боли в суставах, возвести очи к высоким окнам и мнить, что пребываю там, куда и должны были привести меня призвание и судьба.
Вот только присутствия Бога я не чувствовал.
Я ждал, молился, молился и ждал. Но по-прежнему не ощущал его.
С другими семинаристами я поладил. Одного из них звали Артур, как моего отца, он умел показывать карточные фокусы, причем такие, каких я дотоле не видывал. Другого звали Павел, и ему как-то раз явилась Дева Мария. Он говорил, что на ней были плащ и странной формы шляпа, но не было никаких сомнений, что то истинно была Пресвятая Дева. Третьим был Лотар, который каждую ночь так громко плакал, что мы еле могли уснуть. Ну и мой старый друг Кальм тоже был с нами, по-прежнему окруженный мягким ореолом своей набожности.
– Хотел бы я быть как ты, – сказал за ужином Кальм. На ужин было картофельное пюре с рыбой. Рыба была разваренной, пюре – безвкусным, но я все равно не отказался бы от добавки.
– Глупости.
– Ты сможешь помогать людям. Ты далеко пойдешь. Тебя ждет Рим. И кто знает, как высоко тебе суждено там подняться.
После ужина мы вновь собрались в капелле и преклонили колени. Монахи пели, их голоса сливались в единый, мощный глас, свечи наполняли пространство пляшущими тенями.
– Я требую, – произнес я. – Я это заслужил. Дай мне знак.
Но ничего не произошло.
Я поднялся с колен. На меня обратились недоуменные взоры, но никто не стал вмешиваться. В конце концов, это были молитвенные упражнения: у кого-то случались видения, кто-то слышал голоса, в этом не было ничего неожиданного, это было частью процесса.
– Прямо сейчас, – продолжал я. – Момент настал. Говори же со мной, как говорил с Моисеем в пламени огня из среды тернового куста, как говорил с Савлом на пути в Дамаск, с Даниилом пред лицом царя Вавилонского, с Иисусом Навином, когда стояло солнце среди неба и не спешило к западу почти целый день, с апостолами Христа воскресшего, посылая их проповедовать, что Он восстал из мертвых. Мир с тех пор не постарел и на день, по небу кружит то же солнце, и, как они представали пред тобой, так предстаю я и прошу: скажи хоть слово.
Но ничего не произошло.
– Ведь не моя это вина, отнюдь нет, – довершил я. – Я ведь стараюсь. Я возвожу очи горе, но тебя там нет. Оглядываюсь вокруг, но нет тебя и тут. Я не вижу тебя, не слышу тебя. Всего один крохотный знак. Другим его видеть не обязательно. Я не подниму шума, никто не узнает. Или, еще лучше, не давай мне знака, просто всели в меня веру. Этого будет довольно. Кому нужны знаки? Дай мне веру в тебя, и все свершится, хоть ничего и не произойдет.