Все прекрасное началось потом (Ван Бой) - страница 121

Администраторша протягивает тебе тетрадку – большинство страниц из нее выдрано.

– Что это?

– Не знаю, – отвечает администраторша и передает тебе на словах все, что ей сказала полиция. Соседка, позвонившая им позже, смекнула, что видела тебя раньше – как ты заходил к той девице, которая жила там раньше. Может, ты искал ту самую тетрадку, которую она нашла там же.

– А как она догадалась?

– Ума не приложу, – сказала администраторша.

Ты раскрываешь тетрадку в лифте. Видишь надпись. На французском. Похоже, сделана детской рукой.

Ты наполняешь ванну и берешь тетрадку с собой.

Стоя голышом между ванной с прозрачной водой и зеркалом, ты угадываешь почерк. Присаживаешься на край ванны. Определенно, это ее рука – точно.

Тетрадка пахнет деревом. Все страницы в пыли.

Никаких дат – только отдельные записи: коротенькие, неразборчивые заметки на трех страницах.

Читаешь ты медленно. Некоторые слова не разбираешь. Нужен французский словарь.

После ванны ты заправляешь лист бумаги в пишущую машинку и перепечатываешь отдельные фрагменты, которые можешь прочесть. Смотришь на часы – они бесшумно показывают: 4:16.

Все, что, как тебе казалось, ты знал о Ребекке, перечеркивалось этими страницами – несколькими фразами из дневника.

Тебе кажется, что обрывочные записи на языке, который ты едва понимаешь, вводят тебя в заблуждение.

Правда выглядит простой и жестокой: она не доверяла тебе настолько, чтобы открыть тайну, сокрытую на этих страницах. И теперь твои воспоминания о ней, подобно портрету ребенка, неподвластному ни времени, ни смерти, вдруг разом состарились перед твоим внутренним взором и стали рушиться.

Воспоминания, которыми ты жил и которые берег, – все фальшь.

А твое несказанное счастье, решающий миг торжества, равно как и твоя жестокая, безутешная скорбь, были плодом не более чем забавной интриги – несерьезного греческого романа.

Наверняка это дневник Ребекки: ведь ты узнаешь ее почерк, и там упоминается Линьер-Бутон, название ее деревни, которое ты все никак не мог вспомнить.

У нее был ребенок.

Ты твердишь это раз сто.

Выходит, теперь это была ее вторая беременность. Ты чувствуешь, как предательство давит на тебя тяжким бременем.

Интересно, а ребенок-то знает, что сталось с его матерью? И вообще, возможно ли все это? Впрочем, во вскрывшихся подробностях обнаруживается столько сходства с реальной жизнью Ребекки, что не может быть никаких сомнений, что это имеет к ней самое прямое отношение, хотя она и пыталась все скрыть. Странно, что порой только после смерти человека мы узнаем о нем такое, чего не знали при его жизни. Однако для живого человека даже мельчайшая новая подробность становится настолько тягостно горькой, что она разрывает на части все, что еще осталось от его сердца.