Ребекка ощущала самое суть города, и, чувствуя ее слепую привязанность, город принимал ее как родную.
Когда она открыла глаза, Джордж уже не спал. Он повернулся к ней, улыбнулся и снова предложил сделать массаж.
– Мне пора рисовать, – сказала она. – Только давай сперва по кофейку.
Джордж предложил сходить за свежим хлебом, но Ребекка сказала, что это слишком долго.
Вид у него было мечтательно-довольный. Она даже слышала, как он напевал в душе.
Джордж разглядывал убранство у нее на кухне, медленно потягивая кофе.
Ребекка открыла входную дверь и пожелала ему удачного дня. Он снова махнул ей рукой и, пятясь, ушел. А она потом долго стояла под душем.
Она весь день делала наброски, попивая чай из ромашки. Ближе к вечеру она разделась и продолжила работать в нижнем белье. Когда стало совсем душно, она открыла в душе скрипучие краны и, выждав мгновение-другое, шагнула под струи воды. В желтой стене зияли трещины – вода, нащупывая их, мигом заполняла каждую, впитываясь в голый цемент, успевший просохнуть за ночь.
Она медленно остужала каждую свою клеточку.
Капли воды дробили тонкий налет пота, покрывавший ее тело.
Она наполнила рот водой.
Бабка Ребекки утонула однажды вечером, в конце лета.
Озеро находилось неподалеку от их дома.
Мать Ребекки все видела. Она была тогда еще совсем маленькая. Она побежала домой и рассказала отцу. Задняя дверь распахнулась настежь. Она не могла поспеть за ним, сколько ни старалась, и скоро она оказалась в лесу одна-одинешенька. Она перестала бежать и пошла медленнее. Ей было страшно. Она расплакалась и обмочилась. У нее жгло ноги. Когда она добрела до озера, то сначала увидела только пустынную холодную водную гладь. А следом за тем разглядела на другом берегу озера, на траве, две фигуры: одна металась как безумная, другая будто застыла.
Это было в 1964 году. Матери Ребекки еще не исполнилось шести.
Полицейский сидел с ними за столом на кухне. И то и дело поправлял свой ремень. Они пили чай.
Его шляпа лежала рядом со смородиновым пирогом. «Что будете делать с ее одеждой?» – спросил молодой блюститель порядка.
В столовой громко тикали часы, будто силясь ответить. Потом полицейский кивнул на маленькую девочку, пристроившуюся с куклой на диване.
«А с ней что собираетесь делать?»
Отец, не проронив ни слова, посмотрел на его опорожненную чашку. С тех пор он вообще говорил очень мало.
Полицейский, допив чай, ушел восвояси.
После душа волосы у Ребекки намокли и стали тяжелыми. На Афины опускались вечерние сумерки.
В полумраке ее рисунки ожили.
Город остывал, движение на главном проспекте поутихло. Ее соседи уже стучали ложками об кастрюли. На столах расставляли тарелки. Детей сердито звали к столу.