Лаура молчит. До сих пор она никогда не испытывала ненависти к Карою, а лишь боялась его. По отношению к нему ее постоянно терзали угрызения совести. И боялась она тех самых упреков, которые Карой высказал сейчас. Что она, мол, бессовестная лицемерка и эгоистка, которая не прочь паразитировать за чужой счет, удобно устроилась за мужниной спиной и к тому же еще ненавидит своего благодетеля, как неблагодарная скотина, невзлюбившая хозяина. В глубине души она признает справедливость этих обвинений, но ненависть, с какой набросился на нее Карой, пробуждает в ней ответное чувство ненависти.
Интересно, как бы это она решилась заговорить с портье, если из-за вечной своей приниженности совершенно отвыкла от каких бы то ни было самостоятельных поступков; и вовсе она не принуждала Кароя тянуть лямку, напротив, она была бы рада, если бы ей удалось сдержать его рвение; ну а что касается счастья… Она, видите ли, уходит счастливой! Да ей ни сегодня утром, ни завтра, ни послезавтра не будет легче, чем Карою, наоборот, ей придется труднее, поскольку она должна будет подавить в себе живое чувство. Она осталась одна как перст, без крыши над головой — у кого повернется язык назвать ее счастливой победительницей? Можно бы продолжить доводы против выдвинутых Кароем обвинений, равно как можно бы и признать его правоту. Ей ничего не стоило бы сказать, что ей стыдно — не из-за того, что произошло на Мурано, а если даже и из-за этого, то отнюдь не из-за измены мужу. Но она видит, что Карой сейчас не в состоянии рассуждать здраво, а значит, незачем попусту тратить слова. К тому же она не имеет права злоупотреблять терпением Кароя. Ведь и она не испытывает сочувствия к мужу, она тоже не склонна его понять, ее душу тоже переполняет ненависть. Особенно ее раздражают заносчивость и гордыня, с какими Карой воспринял собственную капитуляцию. «У таких людей все чувства сводятся к самооправданию и любованию собой! — вскипает в ней грубый, вульгарный гнев. — Не все ли равно, чем он станет себя утешать? Стоит ли перед ним оправдываться? Ведь ухожу я вовсе не потому, что в том-то и том-то права, а потому, что чаша терпения моего переполнилась».
Лаура встает, делает жест в сторону окна:
— Скоро рассвет. Прошу тебя, Карой, достань со шкафа мой чемодан.
Карой молчит, не двигаясь. Проходит добрая минута, прежде чем он уясняет себе смысл сказанного.
— Ладно, делай как знаешь, — с тяжелым вздохом произносит он. — Можно я провожу тебя на вокзал? Тебе пора собираться: если я не ошибаюсь, поезд отходит рано утром.