— Увы мне, убогому да увечному! Из одного премудрость, как понос, хлещет, другому хоть бревном по башке бей — даже не почешется, один я, сирый да ветхий, от скудоумия в тоску впадаю.
— Ты бы на пиво не налегал, батюшка, — попытался урезонить отца Лавр, — разговор-то серьезный.
— Учить меня будешь, сопляк? Да я только этим и спасаюсь, а то бы давно от ваших разговоров в уме повредился! Вещай далее, Михайла, мне теперь уже ничего не страшно! Все одно пропадать!
— Деда, налей пивка.
— Мал еще!
— А с татями резаться — не мал? — Мишка попробовал набычиться, как недавно дед. — А десятком командовать и людей терять — не мал? Ты сам-то вспомни, как первого своего подчиненного потерял, легко было?
— Кхе. Первого… не было у меня первого, Михайла. В первом же бою, как десятником стал, троих потерял. Двоих сразу, а третий еще почти всю ночь жил. Так всю ночь с ним и просидел. Тоже Андреем звали. А потом матерям их… Не знаешь ты еще этого, Меркуха-то сиротой был. Давайте помянем, что ли. Налей ему, Лавруха.
Выпили на помин души раба Божьего Меркурия. Дед утер усы и пригорюнился:
— Кхе! Хороший был парень Меркуха, о младших заботился. Помнишь, как говорил: «Ребяток жалко, я-то обойдусь как-нибудь»? От брони ради них отказался. Оттого и погиб…
— Митьке не пригодилось, ему в лоб прилетело, — уточнил Мишка, и, как тут же выяснилось, не к месту.
— Нет, пригодилось! — Дед стукнул кружкой об пол. — Если бы не бронь, ему бы не в голову, а в туловище стреляли, сейчас бы двоих поминать пришлось! Запомни, Михайла, ничего зря не бывает. Особенно такого — бронь другим отдать, а самому погибнуть. Раб Божий Меркурий собой всех четверых закрыл и погиб как истинный воин! Вечная память и царствие небесное!
Дед истово перекрестился, за отсутствием красного угла, на окошко.
«Да, воинов в рай «автоматом» пускают. А уж того, кто собой ради других пожертвовал… Надо как-то сделать, чтобы его в «Младшей страже» помнили. Может, койку в казарме вроде как для него держать, как в Советской армии? И на перекличках первым вызывать, и чтобы отвечали: «Воин Меркурий пал смертью храбрых…» А я с ним и не поговорил толком ни разу».
— Михайла. Михайла! — затеребил Мишку дед. — А ну-ка хватит кукситься! Ежели ты людьми командуешь, то, как бы тебе тошно ни было, виду показывать не смей! Командир бодр — и люди бодры, а командир затосковал — так его людям и вообще впору утопиться. Привыкай. Теперь на тебя все время люди смотреть будут.
— Угу.
— Не «угу», а давай дальше вещай. Чего ты там про бояр сказать хотел?
— Наказ боярам давать надо.