Клемент медленно качнул головой, прошел к «даймлеру» и поставил какую-то коробку на заднее сиденье.
Леонард подошел поближе и закурил сигару. Собака Коллиера громко залаяла и стала рваться на цепи. Леонард бросил взгляд на Коллиера, и тот, уступая, вытащил из кармана потертый кожаный намордник и нацепил его на пса.
— А вам тут, должно быть, понравилось, — ехидно заметил Леонард, поворачиваясь к нам. — Прямо-таки не можете удержаться, чтобы не прийти сюда снова, верно? — Он затянулся и перевел взгляд на Паркинсона. — Ты уверен, что это необходимо? Через час тут не останется от нас и следа. На твоем месте я бы отправил их обратно, когда наступит отлив, и пусть все остается, как есть. Они уже пообещали, что будут держать язык за зубами. Да и в любом случае, что они могут рассказать, черт возьми? Они же ничего не знают.
Паркинсон ответил ему пристальным взглядом, и Леонард вздохнул.
— Отведи их внутрь, раз так, — распорядился он.
Не помню, чтобы кто-то из нас попытался бежать, или сопротивляться, или сделать что-то подобное. Все, что я помню, это запах сырого папоротника, шум бурлящей в сточной канаве воды и оцепенение от мысли, что никто не придет нам на помощь и что мы во власти людей, о которых предупреждал нас отец Уилфрид, но с которыми мы никогда на самом деле не предполагали встретиться лицом к лицу. Это были герои из полицейских отчетов, посланники из другого мира, где люди не знают раскаяния за грехи и, не задумываясь, уничтожают слабого.
Мы вошли в «Фессалию» через заднюю дверь, ведшую в пустую кухню. Мы мельком видели ее в первый раз. На полу стояла алюминиевая миска с собачьим кормом, который вонял так, будто лежал там месяцами.
Собака Коллиера обнюхала какие-то мясные кусочки и попыталась сожрать их сбоку через намордник.
Где-то в доме снова раздался детский плач.
Это был отчаянный рев, который перешел в тихое завывание, — казалось, ребенок покорился тому обстоятельству, что никто не придет, чтобы утешить его.
Паркинсон открыл дверь и провел нас в коридор.
— Давайте, — сказал он, кивнув головой.
Я колебался, чувствуя руку Хэнни в своей руке. Он дрожал.
— Все в порядке, — сказал я ему. — Мы скоро пойдем домой.
Коллиер немного отпустил цепь собаки. Из глотки под намордником послышалось рычание, и собака опустила голову, пытаясь оцарапать нам щиколотки.
— Давайте, — повторил Паркинсон.
— Все будет хорошо, Хэнни, — повторил я. — Не бойся.
Когда мы оказались в коридоре, Леонард, Паркинсон и Коллиер остановились, поглядывая на дверь, ведущую в подвал. Дверь была закрыта. С другой стороны снова донесся детский вопль. Хэнни рукой изобразил поцелуй.