Отец Бернард открыл ворота и держал их, пока все быстрым шагом не зашли в церковь, торопясь успеть, прежде чем дождь польет снова. Хэнни замер перед искореженными горгульями серого цвета и гримасничал, стремясь, чтобы получилось похоже.
Оказавшись внутри, мы заняли скамьи позади, стараясь передвигать ноги как можно тише, чтобы не нарушать тишины. По всей церкви статуи святых были накрыты к Великому посту, и они, как призраки, были наполовину спрятаны в тени своих ниш. Тут и там покрывала колыхались из-за сквозняка. Ветер где-то проникал внутрь и по-птичьи насвистывал среди стропил.
Хэнни взял меня за руку.
— Все хорошо, — сказал я в ответ на его тревожный взгляд в сторону одного из закутанных святых. — Просто не смотри на них.
Когда все уселись, Родитель наклонился к Отцу Бернарду.
— Посмотрите на окна над хорами, — сказал он, указывая на крошечные арки в стене наверху, каждая из которых пропускала пучок красного света. — Обратите внимание на толщину средников. И витражи — это романский стиль.
— Это хорошо? — поинтересовался отец Бернард.
— Им порядка семисот лет.
Отец Бернард выглядел пораженным.
— Следовало бы открыть здесь музей, — шепнул он Родителю. — Наверняка здесь сохранилось все, что принадлежало когда-то церкви.
Это была правда. Ничто, казалось, не выходило наружу через дубовые двери, не покидало толстые, словно крепостные, стены. Свет, проникающий в окна, оставался здесь пленником: дерево поглощало его. На протяжении веков молельные места, кафедра и мизерикорды[21] потемнели и приобрели вид эбеновых, как и балки, поддерживающие крышу, — каждая была сделана из ствола огромного дуба, так что у прихожан создавалось впечатление, что они находятся внутри перевернутого корабля.
Запах старой бумаги и свечных огарков был таким же вечным, как и могильные плиты на полу в центральном приделе. Дверцы шкафчика для священных сосудов держались на петлях, выкованных в те времена, когда пытали водой ведьм и умирали от чумы. Это было место, где вафельные печи, ящики для подаяний и подставки для лучин оставались рабочими инструментами. Где на церковных вратах оставался дверной молоток, имелся приходской сундук, вырезанный из цельного ствола каштана, а над купелью висела таблица кровного родства в качестве основы для расчетов, необходимых, чтобы избежать кровосмешения среди невежественных бедняков. Хотя, на мой взгляд, к тому моменту, когда младенца погружают в воду, вспоминать об этом уже довольно поздно.
Там, где ряды скамей кончались, располагались скульптурные изображения Семи Смертных Грехов, стертых почти до полной неузнаваемости руками бесчисленных прихожан, которые хватались за них в момент коленопреклонения. Но все-таки можно было различить свернувшееся клубком во сне Уныние, срыгивающее себе на бороду Чревоугодие и Гнев, суть которого состояла в том, что он лупил своего ближнего ослиной челюстью.