Арин сдвинул полено и какое-то время наблюдал за вылетающими из костра искрами.
— Спасибо.
Рошар сощурился, вновь сделав затяжку. Чаша его трубки заискрилась красным.
— Ты вроде бы и не очень рад. — Дым окружил его лицо. — В чём дело? Чем тебя не радует перспектива быть третьим? Тебе не по душе Хаш? Так и мне тоже. И что? Ты не можешь быть вторым и уж точно, черт возьми, не будешь первым. — Он пристально посмотрел на Арина. — Ээ-э нет, ты переживаешь не из-за неутолённого честолюбия и это не уязвленное самолюбие, за которое, как правило, принимают твою озабоченность. Но не в этот раз. Арин, ты нервничаешь, да? Не стоит, ты идеально подходишь для этой должности. Ты же хочешь её занять. Только сегодня утром ты утверждал, что хочешь командовать Гераном.
— Потому что должен. Я несу ответственность за свой народ.
— И он тебя любят. Они считают тебя святым даром богов. Должен признать, ты хорошо потрудился на этом поприще.
— Я не нарочно.
— И это даже лучше. Вышло очень достоверно. Это, знаешь ли, очень удобно, когда отправляешь людей на смерть.
Арин опустил взгляд на украденную валорианскую обувь и почувствовал, как вспыхнули его щёки.
— Слишком поздно сомневаться в смерти, гибели и убийствах, — заметил Рошар. — Ты уже по уши в этом. Некоторые рождены для подобной судьбы.
Арину подумалось, а что если Кестрел не пришла, потому что услышала запах смерти на нём.
— Ты отлично справишься, — сказал Рошар.
— Я знаю.
Рошар скрестил ноги, сложив на согнутое колено одной другую, слегка приподнялся и постучал чашей трубки по ботинку, затем вновь улегся на валик.
— Чувствую, будет дождь.
— Гм-м-м.
— Листья на деревьях уже приняли форму чаши.
— Это невозможно разглядеть в темноте.
— Я вижу это мысленно. — Дым из трубки повис в воздухе. Рошар сложил руки на груди. Он готовился ко сну. — Арин.
Арин, сидевший рядом, уперев локти в согнутые колени, и совсем не хотевший спать, откликнулся:
— Да?
— Ну и как я выгляжу в темноте?
Ошарашенный Арин посмотрел на Рошара. У ответа на этот вопрос не существовало границ. Но задан он в тоже время был аккуратно, изящно. Мягкая и неуверенная его формулировка говорила о том, что Рошару это было действительно важно знать. В красных отблесках огня его тело казалось вялым, а изуродованное лицо открытым. Тяжесть, что лежала у Арина на сердце (а именно характерная грусть, устроившаяся чуть ниже его ключицы, наподобие кулона), уменьшилась.
— Как мой друг, — произнес Арин.
Рошар не улыбнулся. Когда он заговорил, его голос соответствовал выражению лица, что было для него редкостью. Но ещё реже можно было услышать подобный тон его голоса. Тихий и правдивый.