Первой моей работой был довольно большой очерк De la musique Allemande[336], в котором я с фантастической неумеренностью распространялся об искреннем и серьезном характере немецкой музыки. Прочтя ее, даже Андерс заметил, что было бы хорошо, если бы в Германии дело действительно обстояло так. К моему удивлению, статья была потом переведена на итальянский язык и напечатана в миланской музыкальной газете, причем я был, по недоразумению, теперь, пожалуй, уже невозможному, назван dottissimo musico tedesco[337]. Статья встретила, по-видимому, довольно сочувственный прием.
Шлезингер попросил меня написать отзыв – во всяком случае, благо-приятный – о Stabat Mater Перголези[338] в обработке русского генерала Львова[339], что я и постарался выполнить в соответствующем объеме[340]. По собственной инициативе я написал, уже в более простом тоне, статью: Du métier du Virtuose et de l’indépendance du Compositeur[341].
Между тем в середине лета неожиданно приехал в Париж на две недели Мейербер. Он выказал мне большое участие и любезность. Я сообщил ему свою идею написать одноактную оперу, которую можно было бы поставить одновременно с балетом, и попросил познакомить меня с новым директором Парижской оперы Леоном Пийе[342]. Мейербер отправился со мной к этому господину. Но при этом обнаружилась неприятная для меня неожиданность: во время серьезного обсуждения вопроса о том, что со мной делать, Мейерберу пришло в голову предложить мне написать сообща с другим композитором одноактную балетную пьесу. Об этом я, конечно, и слышать не хотел и передал г-ну Пийе сжатый набросок сюжета «Летучего Голландца». Так обстояли дела, когда Мейербер опять, на этот раз надолго, покинул Париж.
106
Не получая в течение продолжительного времени никаких известий от Пийе, я продолжал прилежно работать над «Риенци». Но, к большому огорчению, мне приходилось часто прерывать работу для выполнения заказов Шлезингера, которые помогали кое-как зарабатывать. Ввиду того что сотрудничество с Gazette musicale приносило очень мало дохода, Шлезингер предложил мне однажды создать методу для игры на корнет-а-пистоне[343]. Видя, что я недоумеваю, он прислал мне пять уже существующих различных школ для любимого домашнего инструмента парижской молодежи. Из этих пяти школ я должен был попросту скомбинировать шестую, потому что для Шлезингера все сводилось к тому, чтобы иметь такое руководство в своем арсенале. Я принялся серьезно ломать себе голову, как это сделать, когда Шлезингер, которому как раз прислали уже готовую школу, избавил меня от этой работы.