– Умоляю тебя, Жюли, не трогай его зубы! – кричала нянюшка.
Ангелина покачала головой: имя дочери – Юлия, Юленька – казалось ей восхитительным, однако французский вариант его ужасно не нравился. Она вспомнила, как долго выбирала имя дочери, конечно, ей хотелось назвать дочь Елизаветой или Марией, однако Ангелина не решилась: побоялась накликать чужую судьбу на своего ребенка. И тут очень кстати вспомнилась ей подруга по Смольному институту, княжна Юленька Шелестова. Именины этой хорошенькой девочки приходились на 30 июля, а родила Ангелина как раз в этот день. Опять же – июль. «Юленька-июленька», – иногда называла она дочку и полагала, что это имя пристало ее дитяти, как никакое другое.
Сейчас Ангелине смешно и страшно было даже думать о том, как она терзалась сомнениями относительно отца ребенка; как поклялась убить дитя и покончить с собой, если различит в лице новорожденного черты ненавистного Лелупа. Сердце подсказало верный ответ задолго до того, как Ангелина увидела маленькое точеное личико и светлые бровки вразлет, что придавало и такой крохе дерзкое, отважное выражение; задолго до того, как в синие глаза матери взглянули ясно-серые глаза дочери, как две капельки схожие с глазами ее отца. Это была Юлия Никитична Аргамакова, видит Бог, она была его, хотя пока что крошечка звалась Жюли де Мон и считалась наследницей огромного состояния приемного отца.
Когда Ангелина увидела завещание мужа, с нею случилась настоящая истерика от ненависти к Судьбе, которая дала ей такого друга, как Ксавьер де Мон, лишь затем, чтобы тотчас отнять его. Нотариус де Мон передал супруге не только все состояние де ла Фонтейнов, но и свое собственное, размеры коего были огромны! Со смертью мужа Анжель сделалась одной из богатейших женщин Парижа, однако об этом мало кто знал, кроме близкого друга-нотариуса, поверенного в делах Ангелины. У де Мона не было ни родственников, ни друзей, и никто не мог опротестовать его волю. Ксавьер де Мон позаботился даже об Оливье, весь его капитал переходил во владение Анжель де Мон, и наследовать его мог только ее ребенок, буде он родится; если же этого не произойдет – ее дети от нового брака. Если же мадам де Мон умрет бездетной и не пожелает изменить завещание в пользу кого бы то ни было, деньги переходили к благотворительным учреждениям. В завещании было только одно условие: мадам де Мон должна ежемесячно выделять Оливье де ла Фонтейну содержание, обусловленное в предыдущем соглашении, в случае же ее смерти это должны делать ее дети – до самой его смерти. В случае же, если Анжель де Мон пожелает отдать свою руку Оливье де ла Фонтейну, распоряжение капиталом все равно оставалось в ее ведении; даже после ее смерти Оливье не мог его наследовать: он по-прежнему всецело должен был зависеть от ее детей.