– Какой же я болван! – воскликнул он. – У меня же еще были камни! Наверное, застряли в складках шубы, а я думал, что уж все поставил! – Он зашелся клокочущим хохотом, вспоминая, что партия – его, а значит, он вернул все свои ценности, да и девка остается у него…
Усевшись за стол, он бросил небрежный взгляд на разбросанные карты и не сразу понял, о чем говорит де ла Фонтейн.
– Сожалею, сударь, но я совсем позабыл, что у меня осталась еще одна карта.
И он бросил на стол даму треф.
Лелуп какое-то время смотрел на нее, и выражения недоверия, разочарования, ярости медленно сменялись на его лице.
Лелуп, когда требовала ситуация, соображал быстро. Он смекнул, что кто-то украл у него карту, когда он кинулся подбирать камушки. Но кто?! Лелуп впился взором в изуродованное сабельным ударом лицо гусара-нормандца с раненой ногой, который не принимал участия в погоне за драгоценностями, ибо не мог без посторонней помощи сдвинуться с места.
– Кто? Ты видел? Кто? – заорал Лелуп.
Нормандец зевнул, показывая, что спал и видеть ничего не мог.
– Лелуп, – вернул его к действительности ненавистный голос. – Покажи лучше свои карты.
Лелуп одеревеневшей рукою перевернул веер карт, и все увидели то, на что он возлагал свои горделивые надежды: на столе лежал валет треф. Последний играющий козырь! Да, Лелуп уже держал победу в руках, и если бы не эта дама…
Дама…
Смутная догадка явилась исподволь, и он медленно повернул голову.
Она, его дама, уже не спала, а сидела на тюке, натягивая сапожок на свою высоко поднятую длинную и стройную ножку. Вот опустила ножку, потопала о пол, проверяя, удобно ли, и вскинула на Лелупа глаза.
Он невольно вскинул руку, пытаясь заслониться от жгучего синего взора, горящего огнем неприкрытой, бесстрашной ненависти. А злорадная улыбка Анжель словно кричала: «Да! Это сделала я! И я тебе больше не принадлежу!»
Лелуп хрипло застонал, протягивая вперед свои толстые пальцы, мечтая об одном: сомкнуть их на горле предательницы и уже никогда не размыкать. Но тут де ла Фонтейн встал на его пути и, сжав кулаки, сказал:
– Ты проиграл, Лелуп! Она теперь моя!
Взревев, как раненый зверь, Лелуп хотел кинуться на него, но не смог даже с места сдвинуться: все находившиеся в блокгаузе повисли на его плечах; а потом Лелупа потащили к двери и выволокли вон, он отбивался изо всех сил, но напрасно: его дотащили чуть не до леса, причем ни один не упустил случая пнуть ногой поверженного волка. Но вот они ушли, бросив Лелупа в сугроб, оставив тут же лошадь, то есть проявили граничащее с отвращением великодушие… До Лелупа еще какое-то время доносились их удаляющиеся шаги и смех. Потом он услышал грозный окрик: