Она взяла его руку, приложила к своей щеке и вдобавок погладила сверху, чтобы ему стало совсем уж хорошо.
– Ну, если надо… – Злость сразу вытекла из Кольки, как воздух из проколотого шарика. – Сообщай, если надо.
– Я не могу, – помолчав, сказала Катя. – Мне перед ним стыдно. Он мне ничего плохого не сделал, только хорошее, сына вот… Но пусть он меня забудет поскорее. Может, ты кого-нибудь попросишь позвонить? В регистратуре, может. Если денег дать, они позвонят, как ты думаешь?
– Думаю, позвонят, – кивнул Колька.
Ему снова стало смешно – так уж она говорила.
– А я деньги на хранение сдала, – сказала Катя. – В приемном покое. Машинально как-то, и не сообразила, что понадобятся же. Отдадут они тебе? И позвонить ведь надо, и палата отдельная…
– Мне не отдадут. Потом сама заберешь. Когда выписываться будешь.
– Ты за палату заплатил, я знаю, мне врач сказала. Я бы тебе сейчас же и вернула, но придется потом. Если…
Она опять замолчала. Колька понял, что она хотела сказать: если он придет к ней еще, если все это не окажется с его стороны обманом.
– Утром приду, – сказал он. – Хотя уже, считай, утро и есть. Ну, значит, как ты проснешься, так я и приду.
– Да я недолго посплю. – Катя улыбнулась и кивнула на кроватку. – Вот у меня теперь звоночек.
– А деньги вернешь, когда забирать тебя буду. Не бойся, в долгу не останешься.
Он был уверен, что к тому времени, когда ее выпишут из больницы, деньги у них уже будут общие.
– Я не боюсь. Только и ты не бойся, ладно?
– Чего? – удивился Колька.
Она не ответила, но он и сам догадался. Она хотела сказать, что не уйдет к Северскому, и хотела, чтобы он не волновался об этом. Сама она волновалась очень – Колька видел, как она устала от такого долгого волнения.
– Я пойду, – сказал он, вставая. – Спите.
Выходя, он прикрыл дверь неплотно и минут через пять снова заглянул в оставленную щель. Он думал, придется отругать Катю за то, что она не спит.
Но она спала. Она спала так же безмятежно, как ее ребенок. И лицо у нее во сне было такое же счастливое.
Кольке не верилось, что это было всего два дня назад. Так много вместили в себя эти дни, бывали в его жизни месяцы и даже годы, которые вмещали в себя гораздо меньше. Даже в основном такими и были до сих пор месяцы и годы его жизни…
Два дня он почти не выходил из роддома, только ночевать шел к Катиным родным, потому что ее мама и бабушка не могли понять, как такое возможно, чтобы он поселился в гостинице, а он не хотел их обижать. Когда он увидел этих женщин, то сразу понял, откуда взялась такая его Катя. Во всех них троих была одинаковая беспомощность перед силой жизни, и так же одинакова была в них сила оставаться в этой неласковой жизни такими, какие они есть.