– Ну так как? – не дождавшись никакой определенной реакции, спросила Галинка. – Будешь злиться?
Она смотрела на мужа чуть исподлобья, но глаза ее, яркие, как осколки антрацита, блестели как всегда. У них был какой-то особенный блеск – не поверхностный, а идущий изнутри.
– Не буду, – пожал плечами Колька. – Езжай, раз надо.
– Надька во сколько из школы придет, не знаешь? – поинтересовалась Галинка.
– Позвони ей, спроси.
Кольке не терпелось, чтобы она поскорее занялась обычными своими делами – обедом, статьей, телефонными переговорами с очередным работодателем, еще чем-нибудь, что она всегда делала мимоходом, не обременяя его своими заботами. Сейчас это было бы особенно кстати.
Галинка ушла на кухню; зашумела вода. Не раздеваясь, не сняв даже ботинки, Колька бросился к телефону.
– Ты где? – спросил он, услышав голос Глеба.
Где сейчас его друг, было, в общем-то, и неважно. Главное, что отвечает на звонки, значит, не на допросе.
– Дома, – глухо ответил Глеб. – Уже дома.
– Живой он! – выпалил Колька. – Сказали они тебе?
– Сказали.
– Так чего ж ты тогда такой смурной? – удивился Колька. – Не переживай, Глебыч, прорвемся! – Глеб молчал. Колька даже на расстоянии почувствовал тягость этого молчания и приказал: – Никуда не уходи. Сейчас буду.
Дверь Глебычевой квартиры оказалась не только не заперта, но даже приоткрыта.
«Как на похоронах», – сердито подумал Колька, входя в тесную прихожую.
Впрочем, друг его и всегда-то был рассеян в быту, так что возросшей от последних событий рассеянности удивляться не приходилось.
Глеб сидел в комнате за компьютером.
– В стрелялки играешь? – спросил Колька.
На экране мелькали, конечно, не стрелялки, а какие-то цифры, схемы, многомерные фигуры – в общем, нечто выходящее за грань обычного человеческого понимания.
– Да нет. Так… – Глеб крутнулся на стуле и улыбнулся. Улыбка получилась невеселая и виноватая. – Прячусь.
– От кого ж ты тут спрячешься?
Колька тоже улыбнулся: трудно было не ответить на такую улыбку, какая была у его друга.
– От жизни, – снова улыбнулся Глеб.
Он щелкнул кнопкой мыши – фигуры и цифры на экране встрепенулись, закружились и исчезли. Глеб снял очки и потер глаза.
Без очков он вряд ли видел Колькино лицо, поэтому тот мог посмотреть на него внимательнее, чем обычно. Не то чтобы ему хотелось прочитать на Глебычевом лице какую-нибудь тайну – ему просто хотелось смотреть в его глаза; ни у кого он таких глаз не видел.
Другая жизнь стояла в этих глазах, совсем другая.
Колька был практическим человеком, не любил неясностей и считал, что многозначительные разговоры о высоком есть не что иное как переливание из пустого в порожнее и ведут их люди, которым нечего делать. Но та жизнь, которую он не только чувствовал, но ясно видел в глазах своего друга, почему-то была для него насущна, как кусок хлеба в минуту голода и глоток воды в жару.