— Кумыс… Ашай! — сказал бай.
Перебродившее кобылье молоко отливало синевой, было прохладно. Еле сдерживая тошноту, Аносов приложился к чаше. Анненков долго колебался, но зная, насколько строги азиаты к соблюдению их обычаев, взял пиалу и выпил залпом. Прохлада прошла по телу, кумыс показался ему прекрасным напитком. Он решительно протянул чашу баю. Казах довольно покачал головой.
— Жамиль, Жамиль! — прокричал старик и глазами показал на пиалу.
Девушка, словно ящерка, нырнула под полог и снова появилась с полными чашами. Смущенно зардевшись, она протянула пиалу Анненкову. Косые глаза девушки лукаво смеялись. Сенатор улыбнулся баю и любезно сказал:
— Твоя дочь прекрасна!
Казах прижал руку к сердцу и учтиво ответил:
— Добрый гость, она не дочь мне, а седьмая жена! Мы просим вас обождать немного: сейчас пригонят стадо, мой сын Карашаш выберет лучшего барана и зарежет на ужин.
Аносов молча следил за сенатором. Тот поднялся и поблагодарил бая.
— Нам пора в дорогу!
Анненков круто повернулся и схватился за полог. За ним стояла бадья, полная кумысом; полчища мух с жужжаньем носились над ней. Большие глаза с испугом глядели на гостя. В лицо Анненкова ударило неприятным запахом. Он резко повернулся и быстро вышел из юрты. Садясь в экипаж, сенатор сластолюбиво сказал Аносову:
— Хороша азиатка! А глаза какие! Умеют же тут, в пустыне, сии дикари находить свои радости!
— Не для всех они здесь доступны. Дозвольте заметить, на сего бая много пастухов старается, — сдержанно сказал Павел Петрович.
— Чего же удивляться: так самим господом положено, — безмятежно отозвался сенатор. — Бай, без сомнения, умен, вот и сыт, и красавицами окружен, а пастух глуп, к тому же лентяй, — вот и гол, и желудок у него пуст! Где ему, нищему, жену прокормить!
Они говорили на разных языках, и раздосадованный Аносов, отвернувшись, стал разглядывать степь, полную буйного майского оживления. Смолк и сенатор. В стороне сверкали разливы Иртыша, веяло прохладой. Анненков задремал. В казачьих станицах застыла мертвая тишина. Лишь на безграничных пастбищах паслись резвые конские табуны да в синем небе, высматривая добычу, кружили орлы-стервятники.
Долог, долог путь по сибирским дорогам! Но еще томительнее и тяжелее показался он Аносову на этот раз. Спустя несколько дней они проехали старую сибирскую Колывань, минули Бердск, добрались до Тальменки и только изредка перекидывались скучными отрывочными фразами.
Вечером на закате перед ними поднялся высокий берег Оби. Аносов оживился. Наконец-то Барнаул!
По приказу сенатора тройка помчала их прямо к белокаменному дому начальника Колывано-Воскресенских заводов. Осматривая особняк, Анненков заметил: