Закончил Иванушка тонкую гравюру, закрепил, по-своему вызолотил.
Еще много посидел он над клинком, — отполировал его, убрал щербинки, загладил и тайком Аносову показал.
Павел Петрович долго держал саблю.
— Поздравляю, Бушуев, — наконец вымолвил он. — Всё по приказу, а свое, русское показал. Завтра назначаю сдачу.
Всю ночь молодой гравер не спал, ворочался. И женка вся в огне пылала, — тревожилась за судьбу мастера.
— Ты, Иванушка, будь смелее! Коли неудача, не падай духом. Всяко бывает. Не сразу Москва забелела…
— Молчи, молчи, Иринушка! — шептал он. Хотелось ему покоя, тишины, чтобы прислушаться к своему сердцу. А оно подсказывало: «Твоя правда, Иванка!».
Наутро в украшенный цех сошлись все граверы; дедушку Бушуева, хоть и не заводский, а допустили. Немцы толпой сгрудились. От них выбрался Петер Каймер и, взяв Аносова под руку, прошептал:
— О, вы теперь далеко пошли, начальник! Мой Луиза очень скучайт. Прошу в наш дом… Но зачем ви такой хороший парень под насмешку поставили?
— Он не парень, господин Каймер, а мастер-гравер, и мастерству его многим надо поучиться! — сухо отрезал Павел Петрович и приказал: Покажите, Бушуев, что вы там сделали!
Вильгельм Шааф важно выступил вперед и взял из рук Иванки клинок. Серьезный, медлительный, он внимательно оглядел гравюру, и злая усмешка появилась на его губах.
— Господа золингенцы могут видеть, сколь большой выдумщик сей ученик и сколь плёхо знает мастерство!
Старик Бушуев побелел весь.
«Неужто Иванка что несуразное допустил?» — встревожился он и протискался вперед.
— Стой, господа, покажи мне! — строго сказал он, готовясь изругать внука за большой конфуз.
Шааф с брезгливостью подал ему саблю. Старый мастер сдвинул брови, надел очки и взглянул на вороненое поле клинка. И разом разгладились у деда морщинки, засияли глаза и, не скрывая своей радости, он выкрикнул:
— Вот это здорово! Силен ты, Иванушка. Всякого ждал, а такого совершенства не видел!
— Что ты кричишь, глюпый мужик! — загалдели немцы. — Что ты разумеешь в высоком искусстве? Где ты видел конь с крыльом?
— И-и, батенька, — спокойно отозвался дед. — Плохо ты знаешь нашу русскую сказку! Огонь-конь! Милый ты мой, батюшка, — незлобиво обратился он к Вильгельму Шаафу, — не знаешь ты, как поднимает и веселит душу русская сказка! Вот и небушко синее — фон булатный, вот и звездочка золотая, эх и несет, эх и мчит скакун! Разойдись! — закричал он. — Дай спытать сабельку!
И что творил седобородый плечистый дед! Рубал по-казачьи с плеча, жихал со свистом по-башкирски — крепость и упругость пробовал. Всё выдержал клинок!