— Большой зверь прошел! — поняв тревогу Аносова, сказал Евлашка. Гляди, кажись, лось. По запаху чую…
— Стрельнуть? — предложил Павел Петрович и стал вылезать из ямы.
— Оборони бог, ни к чему! — сказал дед. — Что убивать без толку! Таскать за собой не будем. Пусть гуляет на воле да радуется жизни!
Аносов присел на мшистый камень, притих. И в эту минуту в дальнем просвете он увидел, как через елань пронесся сохатый… В лесу быстро погасал каждый звук, а между тем кругом кипела жизнь. Большой синий жук прогудел и скрылся из глаз. Ярко-малиновыми лепестками мелькнула взлетевшая откуда-то бабочка. На вековой лесине затрещала сорока.
— У-у, сплетница, всему лесу вещает, что мы тут! — пригрозил в ее сторону дед Евлашка.
Они вылезли из копани. Кругом нее поднимались малинник, тонкие рябинки и заросли черемухи.
— Зарастает закопушка! — с огорчением сказал Евлашка. — И когда только трудовой человек доберется до этих богатств! Полюбуйся-ка, само из земли прет оно!
И в самом деле, прямо из-под корней старой сосны лезли ярко-зеленые камни.
— Амазонит! — с удивлением разглядывал кристаллы Аносов. — Как много их здесь!
— И не говори? — с жаром подхватил Евлашка. — В Катеринбурхе гранильщики такую грань наводят на этаких камушках, что просто душа ликует. Пошли, что ли?
Они уложили в дорожный мешок найденные камни и снова побрели по лесу. Но каждую минуту отвлекались в сторону, — нельзя было устоять перед соблазном заглянуть в забытую копань. Руки сами тянулись к молотку, а глаза не могли оторваться от густой тени в глубине «закопушки». Что там блеснет? Вот на пути попалась длинная и широкая копань. Ну как пройти мимо!
— Ты примечай, Петрович, — сказал Евлашка, — это страсть богатимое место! Неисчерпаемое дно! Какие тут камушки-огоньки! Одна радость. Разве обойдешь ее вниманием?
Они залезли в копань и с увлечением стали рыться. Прошло совсем немного времени, и из-под лопатки брызнули голубоватые и красные светлячки. Евлашка присел на дне копани и ласково взял за руку Аносова:
— Не трожь пока, Петрович, дай сердцу порадоваться! Красивы камушки! Ну вот, глянь, темно-багряные зернышки, будто раскаленные огоньки, начинают понемногу потухать! А мы сейчас огонек этот оживим! Гляди! — он взял зернышко и смочил во рту. Камешек вновь вспыхнул искоркой. Дед залюбовался им и неторопливо продолжал: — Большое умение, Петрович, камень живить! У каждого камня своя нежность; умоешь его, дашь перевести дух, и вся краска со всего самоцветика сбежится в один куст яркого-преяркого цвета! И станет камень словно живой, горит, переливается! — Он держал на ладони, похожей на сплошную мозоль, крохотный аметист. Стоило его слегка смочить, как вспыхивал фиолетовый огонек. — В этом, Петрович, и секрет, — сгустить цвет камня, чтобы играл он. И нет лучше и мудрее катеринбурхских гранильщиков. Ох, как живят они камень своей точной и тонкой гранью! Большое мастерство обрели они, разве иноземцу за ними угнаться!