— Товарыш Лэнын должен имет покой, — произнес однажды генеральный секретарь ЦК Сталин.
— Правильно, покой, — добавил второй человек в государстве Троцкий (Бронштейн). — Я поддерживаю мнение товарища Сталина и прошу назначить его ответственным за настроение Ильича, а также за то, может ли Ильич произнести еще какое слово, кроме слова «так».
— Лэнын будэт произносит два слова — «так-так», толко его нада изолыроват от полытичэский дэятелност, чтений газет и журналов, музык, скрипка, пэсня. Я это сдэлат во имя револуци…, - на ломаном русском языке произнес Сталин, не выпуская трубку изо рта.
Сталин говорил твердо, ни на кого конкретно не смотрел, он всегда производил впечатление кавказца раннего средневековья, почти варвара, от одного вида, которого члены Политбюро испытывали нечто похожее на дрожь. Поневоле складывалось впечатление, которое позже стало убеждением, что именно он, Коба Джугашвили, достойный наследник Ленина. Вместе с тем какое-то странное нехорошее предчувствие будоражило их извращенные мозги. И это предчувствие позже сбылось: почти все члены ленинского Политбюро пятнадцать лет спустя, будут казнены Сталиным. Их имена станут нарицательными в советском искусстве и литературе. Троцкизм станет целым научным направлением в марксистской философии. Теперь уже известно: все члены ленинского Политбюро — евреи. Возможно, Сталин не любил евреев, но он в отличие от Ленина с почтением относился к русскому народу, поэтому их всех убрал, оставив одного Кагановича как бы на закуску.
А пока вождь был далеко от столицы, его упрятали в Горки, в будущем Ленинские Горки, вместе с Надей. Сталин навещал больного и однажды в несколько грубой форме выказал недовольство поведением Крупской: она слишком навязчиво предлагала мужу произвести арифметическое действие, умножить 2 на 2, чего гений всего человечества уже никак не мог выполнить. Коба попросил Надю оставить их вдвоем, помог ему выйти из дома, усадил на скамейку, подняв на руки как маленького ребенка. И потом разрешил фотографу дважды клацнуть аппаратом. На память. Коба уже был убежден, что Ленин мертв и теперь настал его звездный час. Остались считанные дни, а может недели, ну пусть месяцы. Вернувшись в свой кабинет в Кремле, он стал набрасывать тезисы речи, которые он произнесет на похоронах своего учителя. Управившись с тезисами клятвенной речи, он вдруг выскочил в коридор с надеждой зайти в кабинет Ленина для его тщательного осмотра, но кабинет оказался закрыт на два самых современных замка, подаренных послом Германии с полгода назад. Он стоял перед кабинетом, недовольно крутил головой и решил, что не мешало бы проучить Надежду Константиновну. Зайдя к себе, в свой кабинет, снял трубку и тут же позвонил в Горки. Трубку подняла Надежда Константиновна.