Очнулся Мишаня от боли в груди и сухости во рту. Первое, что он увидел перед собой, с трудом приоткрыв тяжелые веки, была молодая и красивая женщина. Он почему-то сразу отметил белый медицинский халат, застегнутый на все пуговицы, так шедший к её худенькой фигурке. Она сидела на стуле у него в ногах, увлечённо читая какую-то книгу, временами поднимая брови и мило шевеля губами.
Его самочувствие было ужасным. Страшно болела голова, и единственное, что ему тогда было по силам, – смотреть по сторонам и ни о чём не думать. Он лежал между двух окон небольшой палаты, рассчитанной на четырех человек, но остальные три кровати были аккуратно заправлены. Через окна в помещение проникало столько солнечного света, что от него и без того белая комната буквально светилась чистотой убранства и белизной побелки. Возле каждой койки была пристроена небольшая тумбочка белого цвета. Посреди палаты стоял стол, покрытый белой скатертью, на ней – графин с водой и что-то ещё.
В какой-то момент женщина отвлеклась от книги, взглянула на больного и, увидев, что тот пришёл в себя, прослезилась, стала поправлять подушку и говорить что-то ласковое и приятное, гладить по его щетине маленькой ручкой и все время улыбаться. От такого внимания у Мишани пошла кругом и без того больная голова, сразу же потеплело на душе, и он постарался одарить эту милую женщину самой очаровательной улыбкой, на которую только был способен после пережитого в тюрьмах.
Оказывается, он пролежал в этой палате в бреду и на волосок от смерти пятеро долгих суток. И всё это время женщина – мать спасённых им детей – не отходила от него ни на минуту. У Мишани было двухстороннее воспаление легких и плеврит в придачу, но самое страшное осталось уже позади. На этот раз он попал в весьма щекотливую ситуацию. Ведь узнай окружающие его люди – врачи, репортёры из газет, уже не раз приходившие справиться о его здоровье и написать очерк о героическом поступке парня из глубинки, эта женщина и многие другие – кто он на самом деле, можно было не сомневаться: они тут же найдут какую-нибудь вескую причину для того, чтобы переменить своё мнение о нём.
Но, к счастью, на этот раз бродяга ошибался. Поступок, который он совершил, невозможно было вот так просто взять и перечеркнуть одним росчерком какого-нибудь районного опера. В этой палате, по большому счету, решалась дальнейшая судьба босяка. Впрочем, он, конечно же, ещё даже и не догадывался об этом.
Мать спасенных детей звали Натальей. У неё была бледно-золотистая кожа, овальное лицо, щёки абрикосового оттенка, длинные, густые, шелковистые на ощупь, прямые чёрные волосы и приятная, мягкая улыбка. Она была старше Мишани на семь лет, работала инструктором и переводчицей в ленинградском обкоме партии и пользовалась репутацией принципиального и умного работника. Говоря коротко, начальство ценило её и ставило в пример другим. Несколько лет назад муж Наташи – доцент кафедры минералогии ленинградского университета – ушёл с экспедицией в горы Памира, да так и не вернулся. Он сорвался в пропасть во время одного из спусков. С тех пор она жила без мужа в большой четырехкомнатной квартире на Мойке вместе со своими детьми, хотя родители постоянно звали её домой, в Москву.