– Может быть, не нужно? – спросила я. Я уже подозревала, о чем пойдет речь, и меньше всего мне хотелось обсуждать это здесь, посреди ночи, посреди улицы, без перчаток и шарфа.
– Нет, послушай, это очень важно. Ты знаешь, я понял, что ты очень хороший человек. Очень умный. Ты читаешь этого… Дерриду, и вроде даже понимаешь, и я тебя уважаю, помнишь, как ты научила нас говорить тогда на своем русском вечере?
– Да-да, – покивала я, – Матеас, ну пожалуйста, очень холодно!
– Нет, я должен это сказать. Что когда ты только появилась, ты мне не понравилась. Вот потому что ты говоришь, что ты немка, а какая ты на самом деле немка? Я с тобой говорил по-немецки, у тебя акцент. Немка не может говорить на своем языке с акцентом.
Чтобы не усугублять, я показала жестом, что собираюсь идти дальше, и зашагала в сторону общежития. Матеас поплелся за мной, подходя то с одной, то с другой стороны, заглядывая в лицо и продолжая исповедь:
– И ладно бы ты говорила, что ты мигрантка, беженка, но у тебя немецкий паспорт! Настоящий! Без штампиков, что он временный, без обмана, – навсегда! Это разве честно? Ты не обижайся, но я считаю, что это неправильно.
– Матеас, – устало попробовала я, – в восемнадцатом веке, при Екатерине Второй….
– Блаблабла, – перебил меня он, – знаю, слышал. Только вы не немцы. Вы… из Советского Союза!
– Да, – согласилась я, – мы – не немцы, мы – советские немцы. Ничего общего с тобой.
Матеас довольно вздохнул.
– Ну хорошо. У меня как камень с души свалился. Я чувствовал, что прямо должен это когда-нибудь сказать, но мне казалось, что я могу задеть твои… ну, твои национальные чувства, вдруг ты хочешь считать, что ты немка, ну, понимаешь, а я так…
Мы как раз подошли к двери общежития.
– Матеас, – сказала я, – ты не задеваешь мои национальные чувства, у меня их нет. Вот, держи, твой ключ, ты живешь вот за той дверью, а завтра в девять утра у тебя семинар по социологии.
– Спасибо тебе, – серьезно сказал Матеас, поправив очки, – точно, мне еще нужно позаниматься. Я пошел.
Конечно, мы никогда не обсуждали тот диалог, и Матеас не знал, помню ли о нем я, а я не знала – помнит ли он. Но как ни странно, отношения наши после этого стремительно оттаяли и пошли на взлет. После того, как неприятное ощущение невысказанного исчезло, ушла и легкая настороженность, даже враждебность, – и мы подружились. Наше общение развивалось идеально политкорректно, удивительно тепло и с полным признанием того, что мы из разного теста и это, в общем-то, очень хорошо.
«Мечтательные шпили», как называют Оксфорд, – настоящая королева бурлеска. Под добротным шерстяным пальто умеренно-бежевого цвета, которое леди носит днем, никогда не заподозришь обманщицу. Чопорный наряд дамы из хорошего общества – выставленные напоказ фасады колледжей и выровненные по линеечке квадратные лужайки, на которые нельзя наступать, а нарушивших правило студентов штрафуют за каждый отдельный шаг, на который они решились; приветливые швейцары; длинные деревянные столы в обеденных залах, стены которых так густо завешены портретами отцов-основателей, что даже начинаешь переживать: есть ли еще место для новых великих ученых, писателей и политиков, которые тут учатся?