Портфель я нашел там, где ставил его всегда, с левой стороны от комода. Не успел вынуть дневник, слышу - Мухтар заливается. Весело лает, звонко, не иначе, свои. И бабушка от порога:
- Иди, там тебя Витька зовет! - шепотом, чтоб деда не разбудить.
На носочках иду в прихожую. По пути успеваю взглянуть на "численник" - в меру упитанный отрывной календарь. На нем красная дата 21 мая 1967 года. Да тут и учиться всего ничего! Обуваю шлёпки без задников, бегу к калитке.
От всех пацанов с нашего края, Витька Григорьев отличается тем, что не умеет свистеть. Подойдет ко двору и начинает из себя извлекать: у-р-р-р, у-р-р-р. Тоненько так: у-р-р-р! Вот буква "р" у него всегда лучше всех получалась. Натуральная трель! А кличка у Витьки совсем неказистая - Казия. Она ему очень не нравится. Когда его так называют, он всегда кидается в драку. Естественно, получает. Еще у Витьки глаза темно вишневого цвета, и точно такой же румянец на смуглом лице.
- Че надо? - спрашиваю.
- Лепеху пойдешь смотреть?
- А че на него смотреть?
- Так помер он, в речке утоп. Нырнул головой об карчу - она его к низу и потащила. Дядьки достали возле моста. Все лицо, говорят, камнями побито. Так пойдешь? Его из морга должны сейчас привезти.
Я не поверил:
- Брешешь!
- Спорим на шалабан?
- Ладно, пошли, проверим.
- Тогда рогатку возьми.
- Это еще зачем?! - я искренне удивился.
- Заодно воробьев постреляем. Их на путях много!
С недавнего времени я трепетно отношусь к каждой маленькой жизни, поэтому вру:
- Нет у меня рогатки. Резинка порвалась.
Путями в те годы называли железнодорожное полотно. Витька
бежит впереди, я отстаю. Негоже мне, старику, водиться с такой мелюзгой, хоть это и друг детства. В жизни ему очень не повезло: мама, папа, дедушка, бабушка - все оказались идейными пьяницами. Детям в этой семье было негде учить уроки.
Витька умер от пневмонии, не дотянув до своих сорока. За месяц до смерти зашел, попросил сохранить пакет. Там была книга Владимира Гиляровского с вырванной первой главой, фотография дочери, две отцовских медали и единственная тетрадка с пятеркой по арифметике, которую он хранил с первого класса.
- Ты че, оглох? Кто, говорю, тебя?
Прогоняю воспоминания. Кажется, Витька спросил про фингал,
или про два? - не знаю, в зеркало еще не смотрел.
- Он, - отвечаю, - Лепеха.
- Да ты че? А когда?
- Пару часов назад жив и здоров был.
Слово какое: был, быльем поросло... мимо могилы Лепехи я всегда захожу на погост. Не то чтоб скорблю, останавливаюсь, вспоминаю о нем что-то хорошее. Как он, к примеру, в четвертом классе задачки в уме решал. Быстрее всех! Отличники рты раззевали. Или как в финальной игре на первенство города, Колька единственный гол закатил. А теперь... это что ж получается? - целый пласт из моей памяти брошен коту под хвост? Колька погиб, не успев стать наркоманом. Похоронят его теперь в конце старого кладбища, там, где сейчас автозаправка. Если, конечно, Витька чутка, не соврал. А, похоже, что не соврал: идет мой дружбан, скорбно пинает камни. У перекрестка остановился, дождался меня и говорит: