Петр Васильевич с дедом провожали пьяного до сторожки. Я вызвался им помогать. Открывал и держал калитку, пока шумная процессия не вышла на оперативный простор, а потом просто шел сзади. Шумел, в принципе, один Василий Кузьмич. Он несколько раз заводил песню "Хасбулат удалой", но каждый раз забывал слова.
В те времена пьянство еще не считалось отягчающим обстоятельством на суде, и к выпившим людям относились по-человечески. Водку делали не из гнилого картофеля, а из чистой пшеницы. Она веселила и радовала, а не вселяла в голову потребителя раздражительность, тупую агрессию и желание добавить еще.
Когда дядя Вася прекращал петь и рассказывать, как он любит всех окружающих, взрослые продолжали начатый разговор.
- И вроде бы бог не обидел, да не все эти руки умеют, - сокрушался Петро. - Стол мы с Василем как-нибудь сами сладим, а вот насчет форм и поддонов, просто беда. Боюсь, не хватит ума даже дерево подобрать. Точность нужна, качество обработки, соответствующая пропитка. Сосна не пойдет, заплачет она по жарюке, а дуб - где его взять? Взялся бы ты Степан Александрович? Работу и материалы я оплачу: хотите - деньгами, хотите - готовой продукцией...
- Будем мараковать, - осторожно ответил дед.
Мне почему-то верилось, что от задуманного Петро уже не отступит, что скоро наш двор будет покрыт свежеуложенной плиткой. Это все, что останется после меня. Не так уж и мало за девять дней.
Дверь в сторожку открывалась наружу. Я держал ее, пока дядю Васю не занесли внутрь. Будучи в твердой уверенности, что мужиков со смолы я никогда уже не увижу, оставил чертеж вибростола на видном месте, под недопитой бутылкой "Портвейна".
Тягостная все-таки штука - прощание. Слово "завтра" висит надо мной, как дамоклов меч. Ему подчинены и поступки, и мысли.
Я уже примерно догадывался, каким оно будет, это мгновение истины. Раз! - и мой разум уйдет, сменится на другой пакет информации, с иными файлами памяти. А куда он уйдет? - то, как говорят на Севере, хрен знат. Куда, к примеру, уходит человеческий разум, когда тело находится в коме, и годами влачит, на беду родственникам, жалкое, растительное существование?
От этой неожиданной мысли, мне стало не по себе. А если и я так? Лежу, к примеру, сейчас в нашей большой комнате, сиделка вокруг меня увивается, кормит с ложечки, выносит горшок, переворачивает с боку на бок, чтобы не было пролежней и думает про себя: "Когда же ты, падла, сдохнешь?" А может, наоборот, молит бога, чтобы я еще с полгода потрепыхался? Ну, это в зависимости от того, сколько Серега ей отслюнявливает со своей ментовской пенсии. Не станет же это брезгливое существо самолично возиться с говном? А досмотреть брата надо. И похоронить тоже надо. Наследство того стоит. Вот, блин, ситуация! Хоть руки накладывай на себя!