Хан подписал грамоту. Из боковой двери после знака эфенди внесли тамгу, хан взял тамгу, поднял ее над головой и спросил:
— Есть ли упреки грамоте? Говорите сейчас. После тамги никто, кроме аллаха, не может изменить написанное. Таков закон.
Молчание.
Хан ставит печать, и снова грамота у диван-эфенди.
— Великий хан изволил поставить на грамоте свое священное имя и тамгу и начертал: «Писана в Солхате богохранимом в первых днях месяца Джумазельэвель».
После этих слов грамота перешла в руки посла.
Прием был окончен.
После приема Менгли-Гирей отправился в хамам. Здесь дворцовый банщик особыми приемами намял хану тело, вымыл его теплой водой и протер мазью, делающей кожу мягкой и нежной. Брадобрей покрасил владыке бороду хной и спрыснул голову благовонной жидкостью. В малой столовой комнате слуги расстелили достархан и Гирей в одиночестве принял пищу. Затем он перешел в кофейную комнату и повелел дать ему кальян. Растянувшись на подушках, хан задремал. Янтарный мундштук выпал из его рук, и скоро комната огласилась раскатистым храпом. Ничто не прерывало покой хана. Только молчаливые ачкапы мерно и не спеша помахивали над спящим огромным опахалом.
…Спит владыка правоверных, но не до сна Ширин-бею. Все время после разговора с Джаны-Беком, который произошел накануне приема у Менгли-Гирея, бей Халиль прожил в тревоге. Джаны-Бек высказал страшное предположение. Сераскир не донес хану о своих подозрениях не потому, что он добр к бею Халилю и его сыну Алиму, а потому, что еще не уверен в причастности Алима к шайке Дели-Балты. «Сейчас, наверное, лучшие его аскеры шныряют по моему бейлику, — думал Халиль. — И как только найдут подтверждение, это сразу станет известно хану».
Правда, Алим — сын бея Ширина, и это многое значит. Менгли не решится сам наказать Алима — он суд над ним вынесет на Диван. А там дело может кончиться плохо — члены Дивана вспомнят Чингиз-ханову ясу и скажут Ширину, что не они посылают на смерть его сына, а закон великого предка.
Бей Халиль в душе надеялся, что Джаны-Бек ошибся. Неужели его Алим творит разбой? Но зачем же, если сын не причастен к разбойничьим налетам, попал он в Сурож и содержится сейчас в крепости? Какие дела повели его в Сурож? Бей наказал своему человеку в свите сераскира постоянно осведомлять его обо всем и сейчас с нетерпением ждал известий.
Наконец, после полудня во дворец прискакал запыленный путник и, не снимая с руки нагайки, прошел в покои бея. Он упал перед Ширином на колени, и тихо заговорил:
— Плохие вести, великородный бей. Твой сын, да спасет его аллах от девяноста девяти несчастий, послал из Сурожа письмо своему молодому другу Бахти из Кара-субазара. Сераскир прознал об этом, и того Бахти схватили. Пытали его, и Бахти подтвердил, да простит меня великий бей, что твой сын и Дели-Балта — одно и то же лицо.