— Помер Гридка, царство ему небесное, — вздохнув, произнес Степанко и перекрестился. — Ну, дальше говори.
«А какая на них вина, никто не знает?» — спросил боярин. — «Как никто не знает? — консул взял со стола письмишко и говорит: — Давно через толмача Иванчу мы государю вашему про вину купцов сообщили».
«Какова их вина? — боярин опять же говорит сурово, неторопливо. — А вот какова».
Еще во время консульства Гофредо Леркари в Кафу. прибежали десять генуэзских купцов и один грек. Ходили они с караваном в Венгрию, возвращались оттуда с богатыми товарами. Однако на вашей земле вышеупомянутые купцы на переправе через Днепро подверглись нападению и были пограблены. Они вернулись в Кафу нищими и подали консулу слезную жалобу. Если синьор посол изволит прочесть — вот их письмо».
— Я то письмо читал и боярину перевел, в нем и верно была жалоба фряжских купцов на пограбление, а разбойники названы «козакос иллиус домини де Моско», что означает — подданные царя московского казаки.
— Купцы врут! — крикнул Степанко. — Всем ведомо, что фрягов в ту пору пограбили татары.
— И мы то знаем. Однако консул ди Кабела сказал:
«Наши купцы под присягой назвали виновными в их беде людей московских, а татар не назвали. Почему так, синьор посол?»
— А Никита Василич, не долго думая, говорит: «Верить надо разуму. Допустим, што купцы пограблены в нашей земле какими-то лиходеями. Но кафинские гости при чем?! Они, горемычные, и досе не знают о том пограблении. Умно ли ваше решение?».
«Мы за то, чтобы негоцианты наши нужды в торговле не терпели, — отвечает консул. — Подданные вашего государя их пограбили, нанесли им большой ущерб. И я думаю, что мы сделали верно, возместив этот ущерб за счет русских подданных, живущих в нашем городе. Товаров у ваших людей взято ровно столько, сколько у наших отнято разбойниками».
Тут в разговор вступил Никита Чурилов. Он спокойно испросил у боярина позволения говорить и начал: «Ваша забота о судьбе пограбленных негоциантов, синьор консул, похвальна. Но стоят ли они, неблагодарные, этой заботы? Я совсем нечаянно узнал, что они недавно отправили в Геную письмо, в котором снизошли до клеветы на вашу особу. Пишут они, будто деньги за товары им до сих пор не отданы».
При этих словах, ей-богу не вру, ди Кабела побледнел, как полотно. Не знаю, где раскопал сурожанин это письмо, но, провалиться мне на этом месте, он сразил этой вестью консула наповал. У ди Кабелы, по всему видно, рыльце в пушку…
— Прика-а-арманил и наши денежки, стервец! — не стерпев, крикнул один из купцов.
— Теперь аминь!