Раз как-то шорох в спальне заставил меня проснуться. Это было глухою ночью. Я приподнялась и в полумраке ночной лампады увидела темную высокую фигуру мужа, который стоял между распахнутыми портьерами, не шевелясь, как статуя. Он был одет, что очень меня удивило, потому что я уж давно спала.
– Поль! Это ты?.. Что с тобою? – спросила я.
Он не сказал ни слова и, опустив портьеру, исчез. Это мне показалось странно. Подумав и подождав немного, я встала, надела ночное платье и вышла. В ближайших комнатах было темно; но едва я успела дойти до гостиной, как издали стал заметен свет. Он шел из его кабинета, двери которого были отворены. Невольное любопытство побудило меня подкрасться и заглянуть. Смотрю: ходит по комнате с измученным, мрачным лицом. Тогда я вошла. Услышав мои шаги, он вздрогнул и обернулся.
– Чего тебе?
– Ничего, – отвечала я, – плачу тебе визитом за визит.
Говоря это, я оглянулась кругом. Вижу, в углу, на кушетке, постель нетронутая. На столе чайный прибор, тоже не тронутый, и бутылка.
– Что это ты не спишь? – сказала я. – Так поздно! Который час?
– Не знаю. Пятый, должно быть.
– Ты воротился откуда-нибудь?
Молчание… Он посмотрел на меня и продолжал ходить.
– Чайник горяч еще; налить тебе чаю?
– Нет. Оставь! Не трогай! Не трогай, я тебе говорю!.. Отойди от стола! Дальше!
– Господи! Что с тобой?
Ответа не было… Я постояла, дивясь, и ушла. Это потом повторилось еще два дня или три раза с весьма небольшими вариациями. Я видела его у себя впросонках: он появлялся как тень и исчезал тотчас, как только я замечала его; только я не вставала больше. Не зная, чем объяснить эти ночные визиты, я относила их к ревности. «Заходит взглянуть, не сбежала ли?» – думала я. Весьма вероятно, оно так и было, но это не объясняло всего, да этим и не ограничивалось. Лицо его с каждым днем становилось мрачнее, и все предвещало бурю.
Раз как-то, после большого ужина у Стекольщикова, он воротился пасмурный, с жалобами на головную боль. Содовая вода, которую он пил в подобных случаях, вся вышла, но я нашла у себя порошки и развела их при нем.
– На, пей.
Смотрю, он изменился в лице.
– Чего ты?
– Так, ничего… нехорошо что-то.
– Пей же!
– Нет, не хочу… Выпей уж лучше сама, если тебе охота.
Я отказалась. Он встал, взял меня за руку и долго смотрел в глаза.
– Выпей, пожалуйста, – говорит, – я тебя прошу.
Это меня удивило, и я стояла в недоумении, посматривая то на него, то на поднос с водою.
– Что ж, ты не хочешь?
– Нет, не хочу.
– Ну, я прошу тебя.
– Зачем? Что за идея?
Он слил и поднес мне шипящий стакан:
– Пей!