Я думаю, что передышка нужна и вам.
* * *
О Маутхаузене, доктор, я мог бы рассказывать месяцами. Если изложить на бумаге все, что видел и пережил, получилась бы толстая книга. Но я не хочу этого, да и времени у меня нет. Я расскажу вам только то, что лучше всего покажет весь ужас, безумие и страдания людей.
У нас отобрали все личные вещи и, голыми, повели на осмотр. Я спрятал свой крестик между двумя досками в бараке на своих нарах. Это был большой риск, если бы его нашли, меня бы сразу расстреляли. В отличие от Баницы, имена нам заменили на номера, которые мы обязаны были заучить на немецком. Я свой номер помню до сих пор: vier und fünfzig achtzein und zvanzig – 54821. Эти номера были выколоты на наших левых предплечьях. Вот, посмотрите, он до сих пор виден на моей старой, сморщенной коже. Его никак нельзя стереть.
После семидневного карантина нам выдали одежду: полосатые штаны и фуфайку, трусы, рубаху, носки, туфли и шапочку. Меня поместили в барак номер шесть. Нас было человек сорок, спали на трехэтажных нарах. На нарах лежали соломенные матрасы, к ним прилагались подстилка, два тонких одеяла и подушка из соломы. Конечно, зимой этого было недостаточно, и когда окна покрывались инеем от мороза, мы околевали от холода. Спать разрешалось только в рубашке, не дай Бог поймают на том, что человек надел на себя еще что-то! Летом побудка была от четырех до пяти, зимой между шестью и семью. Будили нас свистком и криками: «Aufstehen!» А затем «Raus! Raus!» У нас было тридцать минут на то, чтобы одеться, убрать постель и позавтракать, а это было практически невозможно. Труднее всего давалось застелить правильно постель, все должно было быть строго по линейке: подстилка, одеяло, подушка. Если капо будет недоволен хотя бы одной постелью – весь барак должен заново перестилать все сначала.
На рукаве у нас был красный треугольник с буквой Ю посередине, которая обозначала политзаключенных из Югославии. На заре, шеренгами по восемь человек, тысячи несчастных в полосатой униформе маршировали от жилых корпусов к «апелплацу» на перекличку. Под ярким светом прожекторов шли колонна за колонной. Как я потом узнал, число заключенных варьировалось между десятью и пятнадцатью тысячами, так что перекличка длилась самое меньшее час, если все было в порядке. Если не хватало каких-то людей из списка, перекличка затягивалась на несколько часов. Все должны были стоять и ждать, пока не найдется отсутствующий.
После этого так называемый «рапортфюрер» гремел через рупор: «Шапки долой!» Так мы должны были приветствовать «лагерфюрера» – коменданта лагеря Франца Цирайса. Затем следовала команда: «Рабочие отряды, вперед!» Все должны были сделать левый полуоборот и отправиться на сборный рабочий пункт шеренгами по пять. Проходя через ворота, мы обязаны были снять шапки и прижать руки к бокам. Кто не успевал это сделать, получал побои.