Мне захотелось со всей яростью оторвать Дурову член, чтобы он держался подальше от нее. Я становился чертовски невменяемым при воспоминании, когда он трахал ее. Она принадлежит мне; здесь не может быть никакого другого объяснения. Ее сладкий запах, красивое лицо… голубые глаза зовут меня защитить ее.
Жгучая боль пронзила мою голову, заставляя закрыть глаза. Я пытался восстановить дыхание и не обращать внимания на пронзающую боль, но она была настолько сильной, что заставила меня упасть на одно колено.
Ты должна держаться подальше от Алика. Он одержим тобой и очень опасен.
Песок.
Солнце.
Один мальчик.
Одна девочка.
Чувства.
Странные чувства скрутили мои внутренности, приводя меня в онемение
Воспоминания?
— Рейз! РЕЙЗ! Черт возьми, ты слышишь меня?
С трудом моргнув, мое зрение стало возвращаться, и я ахнул. Виктор присел, упираясь на одно колено, напротив меня:
— Ты в порядке, сынок?
Медленно восстанавливая дыхание, мне удалось уменьшить боль, я сделал еще один глубокий вдох и прошипел:
— Я тебе не сын, твою мать!
— Послушай, — прошептал Виктор в отчаянии — держись подальше от Кисы. Держись подальше от Дурова, пока не встретишься с ним в клетке. Не связывайся с Братвой Волкова. Все что их окружает — это смерть.
Выдыхая, я заявил:
— Я и есть смерть.
Я покосился на Виктора, и он побледнел. Затем его взгляд упал на мою грудь с татуировкой в виде номера. Мои накачанные мышцы напряглись, словно чернила опаляли кожу. Наклонив голову набок, я наблюдал, как Виктор сглотнул:
— Что? — схватив его за ворот рубашки, я тряхнул Виктора.
— Откуда ты? — спросил он, в его голосе прозвучали нотки тревоги.
— Издалека, — ответил я, вспоминая место, где находился ГУЛАГ, о котором мне рассказывал охранник.
На лбу Виктора проступили капли пота и начали стекать на его глаза. Моя губа изогнулась в усмешке при виде такой реакции этого слабого человека, над которым я навис, а затем я поднялся. Через минуту я уже был напротив зеркала, делая жим, а Виктор, стоя за моей спиной, открыл бутылку водки, упал в кресло и начал пить с горла. С каждым жимом двухсот пятидесяти футов веса, я слышал, как плакала Киса, пока Дуров трахал ее, видел ухмылку этого урода, когда он врезался в нее, облизывая ладонь.
Несколько часов спустя, когда тренажерный зал опустел, все ушли и погас свет, я прокрался туда через ванную комнату и присел на корточки, устроившись на коврике в моей комнате для тренировок. Этот тренажерный зал станет моим домом, пока Дуров не будет мертв.
Как только я закрыл глаза, передо мной появилось лицо Кисы, и, как эхо, в моем мозгу голос юноши…