Тем не менее, в детстве Александр, как и все детки, довольно часто болел и даже иногда по неосторожности разбивал вазы. Но ведь некоторые взрослые тоже много болеют и тоже иногда по случайности разбивают вазы. Так вот, маленький Алекс и болел, как взрослый мужчина, прощаясь с жизнью на второй день насморка на фоне температуры тридцать семь и два, и разбивал вазы с лицом философа и оптимиста. Когда сын видел, как родители начинали с беспокойством на него посматривать, явно подозревая, что ребенок нездоров, он ложился на самое видное место в доме – на диван в гостиной, отворачивался от всех, фиксировал свой взгляд в одной точке и переставал реагировать на внешние раздражители. Чем в первые пару случаев такого поведения не на шутку испугал своих папу и маму. Позже, уже привыкнув к такому течению обыкновенной простуды у ребёнка, родители перестали остро реагировать, что маленького МакЛарена абсолютно не смущало, и изменять своим привычкам он совсем не собирался: только папа с мамой начинали подозревать его в нездоровье, или же он сам начинал чувствовать вялость и более сильную, чем обычно, апатию – диван, отворот, взгляд в одну точку, ноль реакции…
Александра нельзя было назвать таким уж умным, сообразительным ребёнком, раз уж он уродился таким взрослым, отнюдь. Он казался умнее других в своей серьёзности и невозмутимости, хотя некоторые взрослые считали его скорее спокойным. Ну, вот родился такой спокойный ребёнок, что тут поделаешь.
Но мальчик не всё время радовал всех своим флегматизмом. С рождения и до года Александр орал. Весь год. Он плохо спал, плохо ел, плохо отвлекался на игрушки, плохо шел на контакт со взрослыми, зато отменно орал, отлично рос и развивался физически. Когда ему отпраздновали годовщину, мама Алиса начала письмо своей подруге во Францию следующей фразой: «Здравствуй, Эстер. Александру исполнился год. Я думала, я не доживу».
Как будто почувствовав, что для начала достаточно попил крови из своих родителей, после года Алекс вдруг резко успокоился. Как выразился папа: «Взялся за ум». Ребёнка словно подменили. Он, во-первых, начал меньше плакать просто так, во-вторых, он принялся есть, спать, играть в игрушки и обратил-таки внимание на своих родителей, к неописуемой радости последних.
Радость их, справедливости ради нужно сказать, была недолгой, ибо в перерывах между едой, сном и играми Александр начал упрямиться. За ним стали замечать определённую манеру поведения: он внимательно наблюдал за тем, что ему не позволяли, что от него отодвигали, прятали, дозировали, и принимался требовать именно это и настолько категорично, насколько хватало титановых родительских нервов. Когда нервы заканчивались – а иногда случалось и такое – сын со спокойной душой закатывал истерику. Так продолжалось от года до полутора лет. А дальше, можно сказать, мальчик приступил к упрямству с перерывами на еду, сон и игры.