Как может Карлос быть настолько уверен, что девятнадцать месяцев его жизни гораздо важнее тех двадцати девяти лет, что прожил Джеймс? Ведь он, получается, крал у Джеймса жизнь, лишая его тех счастливых лет, что он мог бы провести со мной. И тот самый человек, который страдал от этого больше остальных, ничего не мог возразить. Джеймс, увы, не способен был говорить за себя. И я должна была попытаться убедить Карлоса дать хоть какой-то шанс проснуться воспоминаниям Джеймса.
Я сложила полотенце, расправив на нем складки, положила на полку шкафчика в ванной рядом с иллюстрированной детской книгой… И застыла на месте. Что-то как будто сжалось у меня в груди. Я резко обернулась – и увидела над унитазом целую полку книжек с картинками, а в ванне – детские игрушки.
Громко простонав, я уронила на пол полотенце и книгу, выскочила из ванной… и оказалась в ярко освещенном коридоре. По всей стене в шахматном порядке висели фотографии в рамочках. Еще не один десяток виднелся на полках в гостиной. Там были фотографии Карлоса, Имельды, а также незнакомых мне людей, включая женщину с черными волосами и рыжеватой кожей. Со счастливой улыбкой, она идеально сочеталась с Карлосом, который обнимал ее за плечи.
На большинстве снимков были два мальчика: один – маленький ребенок, а другой – совсем младенец. На одном из фото Карлос бережно держал в руках новорожденного. На другой мальчик постарше рисовал красками за детским столиком для рисования. За тем самым столиком, что я видела в галерее. Приблизительно на десятке снимков мальчики были запечатлены вместе, на остальных был сфотографирован тот, что постарше, в объятиях родителей – Карлоса, с еще пунцовыми, ужасающими шрамами на лице, и той таинственной беременной женщины.
Крутанувшись на месте, я впилась пальцами себе в волосы и с силой дернула. Кожу обожгло болью – однако эта боль и близко не лежала к тому мучительному ощущению, которое будто пронзило меня насквозь. Я схватила с полки рамочку с детским портретом. Мальчик, изображенный на нем, ни капельки не напоминал Джеймса в детсадовском возрасте. Кто этот ребенок? И почему по всему дому развешаны его фотографии?
– Ему пять, и он очень любит рыбачить, – произнес за моей спиной Карлос. – Это мой сын.
– Как такое может быть?! Ты же уехал меньше двух лет назад.
Я услышала, как он переминается позади.
– Я его усыновил.
У меня задрожали руки.
– А младенец? – шепотом спросила я.
– Младенец – мой.
Значение этой новости медленно снисходило на меня, все глубже и прочнее оседая в моем сознании.
«Я нужен здесь»