Трудно было взять главную высоту России, как теперь ее называют. Раз за разом взбирались бойцы по скользким от крови скатам к вершине и снова ее оставляли. Бойцов становилось все меньше, пополнение, прибывающее прямо с переправы, таяло на глазах. Словно огромная жатка спускалась по скатам и безжалостно подряд все косила.
Окровавленный и страшный, Дымов кричал охрипшим голосом, толкая автоматом лежащих, поднимая их в атаку.
— Лейтенант! Не троньте! Это мертвые!.. — в ужасе закричала Аня и выпустила из рук плащ-палатку, на которой тащила раненого.
— Давай вперед, вперед!..
— Это убитые! Убитые! Не троньте их! Не троньте!..
— Ну же!.. Вперед, говорю!.. — замахнулся автоматом Дымов, и тут до него дошло, что перед ним Аня.
В свете догорающей зеленой ракеты он увидел ее испуганное лицо. Руки лейтенанта с автоматом опустились…
— Вы ранены, — сказала она и, догадавшись, что он не слышит в этом грохоте, крикнула: — Ранены в голову!
— Все ранены! — Дымов рванулся вперед и налетел на Ваню: — А тебе что приказали… Ступай назад!
— Не уйду! — Мальчишка вцепился в лейтенанта.
— Марш отсюда! — оторвал его от себя Дымов. — Придешь, когда захватим высоту.
— Товарищ лейтенант…
— Убирайся!.. — оттолкнул его Дымов.
Все пять дней и ночей были сплошным грохочущим кошмаром. В последний день штурма, уже к вечеру, не многие достигли вершины. И чтобы удержаться, из последних сил с остервенением долбили твердую, как гранит, не поддающуюся землю. Лишь после этого позволили себе прильнуть к шершавой, сухой стенке окопа и долго-долго тяжело дышали: «Нет, фашист, ты нас отсюда не сбросишь!»
Только теперь Дымов ощутил навалившуюся усталость, почувствовал боль в ноге; раненая голова с затвердевшей кроваво-черной повязкой гудела, в висках острой болью отдавался пульс. Отдышавшись, он ухватился руками за край окопа, заставив себя подняться, и огляделся кругом…
Впереди, в овраге, поросшем кустарником, скапливались фашисты. Позади, по всему кургану до самого низу, убитые — и наши, и немцы. Дальше… Огромный разрушенный город бушует морем пожаров. Волга, в мазуте, пылает красными языками. Лишь на той стороне широкой реки сквозь дымовую завесу синеют дубравы. «До самой Волги чертов немец дошел!» — сплюнул лейтенант: рот был забит сухой землей.
Справа от Дымова сержант Кухта и Черношейкин углубляли захваченные у немцев окопы, слева комиссар Филин с бойцами долбили сплошную траншею. «А где ж Ваня?» — подумал лейтенант.
Он приказал ему вернуться после того, как они закрепятся на вершине, а точнее, просто прогнал его. Теперь Дымов клял себя. Он знал, как Ваня, не смыкая глаз, дежурил у берега, когда он ходил в разведку за Дон, как под Гумраком собрался разыскивать его, пропавшего. Но и по-другому поступить было нельзя. Не мог же он позволить мальчишке идти с ними на штурм кургана.