Так жизнь поставила меня перед выбором, который должен был решить мою судьбу. И я начал думать. При всей своей юношеской неопытности, горячности (а мне шел восемнадцатый год), мечтательности я думал до головной боли... Взвешивал, примерялся, спорил сам с собой... И теперь уже жадно и даже несколько настороженно присматривался ко всему касающемуся церкви и духовенства.
Что меня привлекало в этом предложении? С самых ранних лет, когда я только начал размышлять, мне всегда хотелось прожить жизнь с пользой, ярко, нужным и небесполезным для общества человеком. И вот здесь, в церкви, я видел возможность помогать людям, утешать и поддерживать их, учить добру...
Жизнь показала мне к этому времени немало теневых своих сторон. Видел я семьи, изгоняемые из квартир за неуплату квартплаты, нищих, проституток. Видел "рынок рабов", как в буржуазной Эстонии называли черную биржу по найму малолетних пастухов и рабочих на хутора "серых баронов" - кулаков. И сам я в поисках заработка чуть было не стал таким "рабом". Знал борьбу за кусок хлеба... Знал, что в церковь идут с горем, нуждой, скорбью, заботой, страданием. И был убежден, что она поддерживает благотворительность, призывает людей помогать друг другу и сама помогает им. А цену и действенность этой помощи понять и оценить по существу я тогда не умел. Не мог за проповедью примирения с условиями повседневной жизни, примирения с царящими в жизни неравенством и эксплуатацией разглядеть роль церкви как опиума, усыпляющего стремления человека к завоеванию прав на подлинно счастливую, свободную от угнетения и неравенства жизнь, как "духовной сивухи", в которой человек приучается топить и заглушать пробуждающиеся время от времени в нем протесты против несправедливости. Нет, церковь казалась мне тогда подлинным прибежищем "всех труждающихся и обремененных", "матерью, отирающей слезы всея земли". И встать в ряды таких "отирателей слез" казалось почетным.
Там можно было проповедовать, звать к добру, взаимной любви. И к этому я чувствовал в себе способности. Там можно было стать преподавателем "закона божия". А перспектива стать учителем мне всегда казалась привлекательной.
Таковы были те "за", которые почти сразу же были мною осознаны... Против них разместились мои тогдашние "но"...
О РЯСАХ, БОРОДАХ, ДОЛГОВОЛОСОСТИ
Одним из первых моих "но" были ряса, долговолосость и бородатость как внешние атрибуты священнослужителя. Не удивляйтесь! Ведь я был еще молод. Только начинал примеряться к жизни.
И вот в глазах моих замельтешила рукавастая, долгополая, несуразная ряса - одежда со страниц учебника древней истории, нелепая, неудобная одежда людей, избравших своим уделом безделие. Одежда, в которой нельзя быстро ходить, нельзя работать, нельзя допустить энергичный жест, в которой можно только "пребывать", "предстоять", "возглавлять". Одежда, свидетельствующая только о доведенном до анекдотичности консерватизме, о застое мысли, понятий, привычек, быта.