Вверх, вниз бежит асфальт. Машин попадается немного. Вдоль тротуаров Осло лежат холмообразные кучи скошенной травы. Вдали — дворец с белыми колоннами, жилище короля. Лестница вниз. Подземная станция. Электричка.
Должно быть, это одна из самых старых электричек в мире. Вагоны собраны из вертикально поставленных дубовых дощечек, аккуратно свинчены медными винтами и отлакированы.
Мы с Нуммедалом сидим у окна друг напротив друга. Подземная часть пути коротка, и поезд вскоре выходит на поверхность. Дорога прорублена в скалах. Поезд ввинчивается по ней вверх, позвякивая на поворотах.
Город остался внизу.
Нуммедал молчит, и я ломаю голову над тем, что можно было бы сказать. Но всё, о чем я думаю — полная дикость: …как же так — в восемьдесят четыре года вы ещё заведуете лабораторией… должно быть, вы из тех, кому такие вещи не надоедают… по крайней мере десять лет, как пора на пенсию, а может, и двадцать… да, в Норвегии, конечно, как и у нас, шестьдесят пять лет уже пенсионный возраст, а скорее и вообще шестьдесят, ведь социалисты так давно у власти… но он остался, незаменим на своём посту… наверняка понадобился какой-то специальный статус… о несравненный Нуммедал! Сколько уже лет он почти слепой? Почётный доктор в Ирландии, Кентукки, Новой Зеландии, Либерии, Лихтенштейне, Тилбурге. Неутомимая старость, можно только позавидовать… а может, дома такая стервозная жена, что убежишь хоть на край света, лишь бы не наслаждаться заслуженным отдыхом? Или противная экономка?
Разглядываю его одежду… старая, но приличная. Старики ветшают быстрее, чем их вещи. Как это выходит?.. Высокие ботинки, такие, как на нём, теперь ни в одном магазине больше не продаются. Прочные, толстые подошвы. Человек обращает внимание на такие детали.
Конструкцию своих очков он, наверное, сам придумал. Заказал очки в университетских мастерских. Внезапно я проникаюсь к нему огромным состраданием… я хотел бы сказать ему, со слезами на глазах: «Послушай, пожалуйста, Нуммедал Орнульф. Я, кажется, догадываюсь, что тобой движет, но ты ошибаешься. Зря ты веришь в бессмертие души. И нет никакого Вечного Старичка, ещё старше тебя, почётного доктора всего, чего можно, и с такими же идеалами, как у тебя, но только ещё возвышеннее. И когда ты шагнёшь в абсолютную ночь, а она может наступить в любой момент; когда удар прогрохочет по твоим изношенным сосудам, с кровавыми молниями, — никакой Старичок не придёт и не скажет: „Приветствую тебя, Орнульф! Всё это время я с большой радостью следил за тем, как ты продолжал ходить в университет, хотя давно мог бы сидеть дома, как, зная о прибытии некоего посетителя из-за границы, ты встречал его смесью высокомерия, иронии и добродушия. А потом повёл его в горы, чтобы он рассказывал всем у себя дома: старик Нуммедал по-прежнему бодр! Молодёжи ещё есть чему у него поучиться!“»