Вымерли-гниют во могилах!
Кто теперь судить меня станет?
Кто теперь о старом воспомянет?»
Взял загусельщик гусли,
Прибыл гусляр в стольный Киев
Ранним весенним утром:
«Буду-де по городу гуслярить
Я по торгам, по базарам!
Буду наведываться тайно
К матери своей одинокой!»
Гусли гусляр настроил:
Хочет киевлян он потешить.
В Киеве — видит он — праздник:
Толпы, народ нарядный.
Что во столице за праздник?
Князь вокняжается новый:
Красное Солнышко Владимир
Нынче венец получает!
Вот гусляру-то удача,
Вот гусляру-то случай!
Есть где ему поразвернуться
Да и показать своё уменье.
Вышел Добрыня на площадь.
Встал не на виду, а в затишке.
Тронул Добрыня струны,
Грянул он громкую славу
Князю Владимиру-Солнцу.
Песня полилась на площадь;
Вот уже по улицам льётся,
По переулкам дальним
Переливается, витает.
В рокоте гуслярном-перезвонном
Тонут колокольные трезвоны.
Перед таким играньем
Замер весь праздничный Киев.
Перед Добрыниным пеньем
Стихли все праздничные звуки.
Князь молодой Володимир
Песню Добрынину услышал,
Гуслям многозвонным внял он.
«Кто? И откуда? Найдите!
Мне гусляра приведите!»
Быстро посыльные встали.
С позывом глашатаи вышли.
Скоро Добрыню отыскали,
К князю привели во палату.
«Кто ты, гусляр-песнопевец?
Из каких родов-городов ты?»
«Я каких родов? И не знаю.
Я городов не помню.
Я человек безродный.
Я — одинокий скиталец.
Я ведь отверженец давний.
Может быть, под Киевом где-то
Мать моя мается, роба,
В тяжкой кабале из-за долгу.
Может, и в живых её нету!»
Выслушал Владимир признанье:
«Песельник ты славный да дивный.
Гусли твои волшебны!
Песня твоя — удивленье!
Ты за твои за песни,
Ты за твои за гусли
Больше отверженцем не станешь!
Будь ты песнивцем славным
И во пирах, во походах
Песни слагай в нашу славу.
Русь восславляй святую.
Матерь твою отыщем,
От кабалы избавим!»
Встретился и с матерью Добрыня.
Радости было много.
Плакала от счастья старушка.
Плакала и рыдала,
Сыну своему говорила:
«Княжья-то любовь да ласка —
Нам она, сынок, бедоносна!
Нам, горемыкам, горемычна!
А из палат-те княженецких
Лучше бы тебе удалиться!
Ох, терема да палаты —
Больно от них много горя:
Милую твою сестру Малушу,
Дочь мою Малку загубили.
Где она, сердечная, ныне?
Нет её нигде и в помине!
Нет моей Малуши-дорогуши!
Нынче, сынок мой Добрыня,
Нынче я плачу-рыдаю.
Нынче и радуюсь я вместе.
Радуюсь радостью великой:
Радуюсь — вот ты вернулся!
Радуюсь я и за Малку!
Только не знаю, эту радость
Видит ли она, моя кровинка?
Может, и в живых её нету...
Где-то лежит в чистом поле...
Вымыли дожди её кости...
Поросли в глазницах ковылины...
Так и не знает Малка:
Ейный-то сердечный сыночек,
Мой-то невиданный внучек...