– Не кто угодно, – возразил да Силва, – а только тот, кто смог подкупить служанку Рамоны и поставить в её комнате магнитофон. И у кого был ключ, по крайней мере от черного хода.
– А кого это исключает? Кроме тебя, меня и президента Республики?
– Совсем немногих. – задумчиво признал да Силва, закрыл дверь в чулан и прошел в гостиную, почти бессознательно направившись к бару. Налив в два бокала, он поднял один, отошел к дивану и сел. Вильсон предпочел остаться у бара, подтянув табуретку. Да Силва отпил из бокала и поставил его на пол возле себя.
– Давай посмотрим, что мы имеем, – протянул он. – Кто-то подкупил служанку, чтобы держать у неё в комнате магнитофон. Для чего?
– Ну, самое логичное – если бы Чико следил бы за своей верной любовью. С другой стороны, кто бы ни установил магнитофон, он же позаботился убрать его. Убирал провод и скобки в надежде скрыть факт их существования, хотя Бог знает, как он собирался объяснить эти дырки в стенках чулана. Так что приходится признать, что все это проделали уже после смерти девушки…
Да Силва перебил:
– Почему приходится?
– Ладно, не обязательно, – уступил Вильсон, – но все-таки давай пока на этом остановимся. И все равно, получается, что Чико магнитофон не устанавливал. Так?
– У тебя слишком много "если", но, видимо, ты прав. К несчастью. Что ещё у нас есть?
– Что ещё сказал доктор Мартинес, кроме того, что девушку убили первой?
– Немного. Нет никаких признаков сексуальных домогательств, к обоим не применяли ни наркотики, ни снотворное. Так что можно заключить, что убийца был здоровенным детиной. Чико был худ, но жилист и силен, как всякий теннесист. Да и Рамону не назовешь миниатюрной.
– Итак, мы получили здоровяка – убийцу, который с помощью магнитофона следил за поведением Рамоны. Пока это все, что можно ответить на вопрос "кто?". Теперь переходим к вопросу "зачем?". И связано ли это с "похищением"?
– Могло быть связано. А что, если тут простая ревность? Может, до Чико у Рамоны был приятель? Нет, я уверен, приятелей у неё хватало.
– Ладно, – отмахнулся Вильсон, – давай оставим это. Проблем и без того хватает. Ведь каждая очередная блестящая догадка исключает все предыдущие. Мы снова вернулись к Умберто, а я полагал, мы давно его исключили. – Он нахмурился. Между прочим, с какой стати мы его исключили? Если честно, я даже не помню.
– По правде говоря, я тоже не помню. Но даже если вспомним, это ничего не даст – слишком часто мы в этом деле ошибались.
Он обдумал свои слова и поправился.
– Ну, может быть, не столько ошибались, сколько заблуждались.