На другом, более низком берегу была представлена в полном блеске старая городская архитектура. Тут стояли впритык друг к другу купеческие особняки в три и четыре этажа, украшенные портиками, эркерами, капителями, фризами «под барокко», скульптурами, почти на всех были островерхие жестяные шляпы с флюгерами и антеннами. В первых этажах разместились десятки магазинов и магазинчиков — одежда, обувь, парфюмерия, галантерея, филателия, книжные, кондитерские, хозяйственные магазины, гастрономы, аптеки; тут же находилась местная филармония, театральная касса, два кинотеатра, почта — всего не перечесть. Между ними торчали современные жилые башни, не так давно выкрашенные в яркий цвет, но уже облезшие от дождей. В просторных магазинах самообслуживания не закрывались двери, туда-сюда сновал народ — элегантные девушки в коротких юбочках, сухонькие старушки из окрестных сел с сумками и узлами, поджарые курсанты и раздобревшие офицеры, дети с потертыми ученическими портфелями в руках, железнодорожники и шоферы с переполненными сетками. На маленьких столиках старики продавали лотерейные билеты, у тележек с мороженым топтались женщины, одетые как поварихи, и нараспев зазывали прохожих:
— Эскимо! Шоколадное, сливочное, фруктовое. Ледок, медок…
Бульвар выливался из верхней площади, словно из озера, он шел через весь центр и вливался в нижнюю площадь. Здесь, разделившись на два рукава, бульвар омывал выступавший мысом городской сад. А еще дальше слышалось шумное дыхание вокзала.
Они шли медленно, занятые своими мыслями. Окинув взглядом какой-нибудь дом или витрину, Диманка вспоминала бывшего владельца, его вывеску: магазин верхней одежды «Синто», фотография «Монблан», кинотеатр «Одеон»… В ту пору народу в городе было раза в три меньше, в магазинах народу никого, а жизнь была простая и неторопливая. Те времена давно прошли… Она почувствовала легкую, сладкую грусть: как было бы хорошо навсегда остаться той девушкой, нецелованной, не битой жизнью, в отчем доме. Наслаждаться теми трепетными утрами, когда звучала музыка, и вечерами, когда Диманка стояла на балконе и любовалась мигающими золотистыми гирляндами, рассекавшими темное тело города, и мерцанием небосвода, опирающегося на худобу горных кряжей.
Но те годы ушли безвозвратно. Ее мечтательная юность кончилась в войну. Помнится, в городе была расквартирована какая-то немецкая часть, радисты что ли, во всяком случае, у солдат были деньги и они шатались по злачным местам. Случалось, на улице эти белобрысые верзилы загораживали дорогу возвращающимся домой гимназисткам — настоящие шайки хулиганов. Однажды и с нею такое случилось. Навстречу шли двое солдат с тяжелыми кобурами на поясе, а она была в переднике, с белым воротничком и манжетами. «Фрейлейн, фрейлейн, битте шпацирен цузаммен!» — заблеяли немцы и преградили ей дорогу, раскинув руки в стороны. Ей казалось, что они сейчас бросятся на нее. Как она перепугалась! Хотелось превратиться в воробышка и впорхнуть в какую-нибудь водосточную трубу. А те загоготали на всю улицу: «Бульгариен капут, дамен — капут!..» Слава богу, появились прохожие, хмурые, злые, вообще народ был тогда донельзя взвинчен и все почему-то торопился, торопился…