Стоил заерзал в кресле — очень хотелось курить. Рот был полон слюны, как во время манипуляций дантиста. Чтобы прогнать табачный голод, он сосредоточился на другом. Последнее время Караджов торопился завести новых друзей в столице, где одна за другой появлялись различные центральные организации, требовавшие от предприятий размаха и немедленных результатов. Это было нужное дело, Стоил одобрял новшество, больше того — предвидел создание хозяйственных объединений, которым было бы чем заниматься и за что отвечать.
Однако Христо по-своему оценил новую обстановку: настало его, караджовское время! Верещали новенькие сверкающие телефоны, шел лихорадочный обмен телеграммами и телексами, принимались поспешные решения — вполне в духе Караджова.
Он был выходец из села и этому был обязан цепким практическим умом. В жизни болгарского крестьянина все было предельно взвешено, отлажено опытом и традицией, и в этом состояло одно из его ценнейших качеств.
Однако зерно попало в другую почву, да и масштабы непомерно выросли, и сложность возведена в куб… Плод оказался с изъяном: вместо дальновидности — легкомыслие, вместо вдумчивости — поспешность, вместо естественного демократизма — склонность к самоуправству и своеволию.
Все это было знакомо Дженеву из теории, но он не ожидал, что данный случай окажется таким запутанным и опасным в жизни. Набросать схему ничего не стоит — куда трудней наблюдать эту схему в действии, обросшую намерениями и страстями, побуждениями и расчетами, — то есть проследовать за самим Христо Караджовым и установить четкую границу: досюда хорошо, а начиная отсюда — плохо.
Стоил закашлялся, приложил платок к губам и не заметил, что на нем остались маленькие пятна крови.
И это касается не одного Караджова, но каждого из нас. Меня, например. Каждый должен знать себе цену. Положа руку на сердце, мне бы не повредили некоторые недостатки Караджова, с горечью сознался себе Стоил. Я бы приручил их, и они сослужили бы мне неплохую службу…
И вдруг ему стало жаль, что дружба между ними рушится, что старое доброе время, которое кажется теперь каким-то упрощенным и даже наивным, ушло навсегда.
Без стука вошла секретарша.
— На проводе товарищ Бонев! — с волнением сообщила она и скрылась.
Стоил узнал голос первого секретаря.
— Здорово, Стоил! — по-свойски обратился к нему Бонев. — Ты очень занят?
Дженев сказал, что не очень. Секретаря как будто обрадовал такой ответ, и он пригласил Дженева к себе.
Стоил положил трубку. Зачем он понадобился именно сегодня, когда отсутствует Караджов? В последнее время — то ли в силу занятости, то ли по другим причинам — Бонев редко о нем вспоминал, особенно после того, как Караджов стал членом бюро окружкома. Хотя объективности ради надо признать, что Бонев относился к Стоилу с неизменным дружелюбием и уважением. Он до сих пор помнит день, когда секретарь пригласил его на беседу — вскоре после того, как принял руководство округом.