Диманка пожала плечами.
— А как определить, кто достоин?
— Это каждый делает самостоятельно.
— Я, например, часто ошибаюсь, — призналась она.
— К сожалению, я тоже. — Он посмотрел ей в глаза. — Порой мне начинает казаться, что у нас с тобой сходные характеры. Ты не считаешь?
Диманка потупилась.
— Моего характера лучше не касаться, не могу же я равняться с тобой.
Стоил нервно закурил.
— Вот это ты зря говоришь, ей-богу!
— Правда, иногда ты будто нарочно занимаешься самобичеванием, — сказала она вдруг.
Стоил склонился к ней и скороговоркой выпалил:
— Слушай, Дима, мы с тобой друзья, верно? Так неужели ты считаешь, что я способен заблуждаться относительно самого себя? Неужели думаешь, что я не знаю, кто я? — Он взмахнул рукой. — Сухой педант и несостоявшийся кандидат наук. — Ему вдруг захотелось поделиться с Диманкой идеей об использовании своих расчетов для уже давно заброшенной диссертации.
— Ты себя недооцениваешь, — как будто издалека отозвалась Диманка. Она увидела, как его лицо, и без того бесцветное, вдруг покрылось бледностью.
— Где-то я дал маху в этой жизни, — процедил сквозь зубы Дженев. В его памяти всплыли гимназистка Мария, крошечная Ева, невзгоды той поры, ассистентство, мечты о будущем. И он добавил: — Надо хоть на склоне лет как-то исправить ошибку — впрочем, от этого уже мало радости.
Она попыталась разгадать смысл сказанного: перед ней возникли Мария, Христо, вспомнились пути-дороги и мужа, и Стоила… В чем же она состоит, его ошибка? И что можно теперь исправить? Ничего уже не исправишь. Мы должны принимать вещи такими, каковы они есть. Каждый из нас должен найти точку опоры в самом себе и уверенно идти своим путем. Неужто тебе, мужчине, это менее ясно, чем мне?
— Не знаю, что ты имеешь в виду, — сказала она вслух.
Стоил налил себе и прикоснулся своей рюмкой к ее.
— Подыскать себе другую работу. Будь здорова!
Они долго молчали, наконец она спросила:
— Куда же ты подашься?
— Все равно куда. Меня устроит любая работа.
— Но кто же тебе позволит?
— А кто меня удержит? — грустно улыбнулся Стоил.
Ему хотелось, чтобы она спросила о диссертации, о проводимых им исследованиях, но Диманке это не приходило в голову. Она и сама занималась научной работой, но у нее было слишком смутное представление о той материи, которую изучал Стоил. Кроме того, она ценила в мужчине прежде всего нравственный облик, характер и поведение; в достоинствах ума она видела скорее дополнение к его образу, но не первейшую сущность. Было тут и нечто более глубокое: когда-то, еще в юности, Диманка стала проводить, быть может, весьма наивно, некую разделительную грань между умом и духом. И больше всего ценила в человеке дух, состоявший, по ее мнению, из чего-то крайне чувствительного и легко ранимого, но и очень устойчивого, в самом высоком смысле. Она полагала, что духом наделены лишь натуры особенные, возвышенные и одинокие. С давних пор Диманка считала Стоила таким человеком, и, будь она до конца откровенной, ей пришлось бы признаться, что именно он гасил в ней страстную мечту о первобытной силе и суровой красоте мужчины. Ту самую мечту, которая в свое время привела ее к Христо.