— Замолчи.
Она стала отбиваться, пуская в ход кулаки и ногти, но впустую. Ужас, который трудно было даже выразить словами, черная жуть заполнили ее тело, сжали и расплющили ее. Она больше не кричала. Мужчина лежал на ней, придавив своим весом, и раздирал ее одежду. Она оставалась парализованной, не способной ни на малейшее сопротивление, чувствуя, как обнажается ее тело и как трещат швы на юбке. Затем руки мужчины стали медленно двигаться вверх по телу.
Она взмолилась тихим голосом:
— Жильбер, я тебя прошу. Жильбер.
Пальцы сдавили ее шею. Все, что она могла сказать совсем слабым голосом, который у нее оставался, было:
— Нет, Жильбер, нет! Жильбер!
Прикосновение ногтей к коже. Прерывистое дыхание убийцы.
— Жильбер!
Ощущение удушья. Теперь она уже не выговаривала больше ни слова. Она произносила их только мысленно. Что это за внезапный свет? Кто-то идет на помощь? Какой-то нематериальный свет, одновременно желтый и красный, который постепенно переходил в черноту.
— Жиль…
Жильбер открыл глаза, довольный тем, что освободился от кошмара. Что-то давило ему на желудок. Ударом наотмашь он согнал с себя кота.
— Алфил[1], брысь отсюда, — проворчал он.
Толстый полосатый кот смущенно мяукнул и запустил свои когти в подушку. Жильбер приблизил свое лицо к будильнику, стоящему на ночном столике. Одиннадцать часов. Он выпрыгнул из постели и, почувствовав головокружение, ухватился за занавески. Проведя рукой по лбу, он застонал. Похмелье. Он раздвинул занавески, и солнечный свет наполнил комнату, в которой царил беспорядок. Шевеля во рту шершавым языком, Жильбер дошел, покачиваясь, до туалета, открыл аптечку и бросил две белые таблетки в стакан, наполнил его водой. Таблетки, шипя, растворились, и Жильбер с гримасой на лице залпом осушил стакан. Потом он решил посмотреть на себя в зеркало и ужаснулся, как это было каждый раз, когда он просыпался на следующий день после попойки.
Всклокоченные волосы, красные глаза с синяками под ними, густая щетина, кожа нездорового желтого цвета, а язык покрыт отвратительным белым налетом… Бр-р-р. Мурлыча, кот терся о его голые ноги. Возвращаясь в комнату, Жильбер, по старой холостяцкой привычке, обратился сам к себе:
— Однако это ужасно! Всякий раз, когда я пью, всегда одно и то же. Напрасно я решаю никогда больше не начинать… хоп! Проходит две недели, и я снова берусь за свое! Ничтожество! Лучше умереть.
С глубоким отвращением он посмотрел на разоренную кровать, разбросанную по всей комнате одежду, перевернутый стул, открытый шкаф. Он ничего не помнил. Кроме своей пьянки. Он прошел на кухню, поставил греться воду для кофе, налил молока в тарелку, которую поставил на пол и к которой бросился изголодавшийся кот. Опустившись на табурет и схватившись руками за голову; он попытался собрать вместе свои воспоминания.