Пьяница, — решила я.
Хотя член городского магистрата Ридли-Смит не был физически крупным человеком, одно его присутствие, казалось, выдавило весь воздух из склепа, и внезапно стало душно.
Он покачивался на удивительно крошечных ногах и нетерпеливо смотрел по сторонам.
— Ну что ж, давайте закончим с этим, — сказал он необыкновенно хриплым грубым голосом, доставая из кармана жилета часы с крышкой, выдвинул губу и проверил время. — Где останки?
Когда он неловко вернул часы на место, я не могла не обратить внимание, что его запястье, точно как запястье миссис Ридли-Смит на фотографии в Богмор-холле, было необычно слабым и гибким.
Что там говорил Доггер? Классический случай отравления свинцом.
Интересно, в давние дни в Индии член городского магистрата тоже проводил время с оловянными солдатиками жены?
— Мы еще не подняли их, — ответил викарий. — Я подумал, лучше подождать, пока вы…
— Не надо, вы заставляете церковь, суд и полицию ждать. Предлагаю продолжить.
Под церковью он имел в виду епископа; под судом себя. Кто же, черт возьми, представляет полицию?
И тут я заметила инспектора Хьюитта. Он стоял в тени рядом с епископом. Я улыбнулась ему, но, кажется, он меня не заметил. Его глаза двигались по склепу с тем же холодным выражением, что и у члена городского магистрата Ридли-Смита. А может, еще более холодным.
— Продолжайте, — распорядился епископ, облизывая губы.
И в этот самый миг на верху лестницы появилась голова Адама, его подбородок оказался точно на уровне каменного края могилы святого. Мне тут же вспомнилась голова Иоанна Крестителя.
— Что ж, — сказал он, нарушив иллюзию. — Внизу чисто.
— Кто этот… человек? — вопросил член городского магистрата Ридли-Смит. — Он не имеет права находиться внизу. Кто дал ему разрешение?
— Мы дали, — ответил епископ. — Может, вы припоминаете…
Но член городского магистрата Ридли-Смит уже не слушал. Его лицо стало похожим на одну большую грозовую тучу.
— Пойдем, Мартин, — прорычал он и неловко отступил от дверного проема.
Мартин, четвертый рабочий, тот Мартин, который все время молчал, который не обмолвился ни словом с тех пор, как я его впервые увидела, сказал бесцветным дерганым голосом:
— Теперь все кончено.
Три слова. Но их оказалось достаточно, чтобы в моем мозгу вспыхнул фейерверк, распространяя огни и искры во всех направлениях.
Этот голос! Я его уже слышала. Но где?
Мой слух никогда не подводил меня в прошлом, и я ожидала, что он не подведет меня и сейчас.
Я мысленно проиграла слова мужчины: «Теперь все кончено».
В глубине моего мозга что-то щелкнуло, и я услышала этот самый голос, говорящий: «Петр Ильич Чайковский… Франц Шуберт… «Лебединое озеро»… «Смерть и дева»…» Тот самый голос, который доносился из спрятанного громкоговорителя в комнате Джослина в Богмор-холле!