Вот-вот придет новый срок, и нужен истукану верный слуга, человек нечестный, способный обмануть. Но вот беда – люди истукану попадаются все слабые. Их легко запугать. По-настоящему сильного вруна все не встречается. Того, чье вранье пересилит всех остальных. Тогда и упадет на землю капля мертвой воды.
И как раз Катька тот человек, что нужен истукану.
Чернота вступила в Катькину душу, потянула в глухой коридор. В конце коридора виделся свет. Слабый блик – дверь прикрыли, но не до конца. За этой дверью сидели пятеро. Двое устроились на сложенных матах, один – у стены на полу. Долговязый раскачивался на стуле. Еще один, сутуловатый с глупой улыбкой на лице, сидел на мяче, покачивался вперед-назад.
Катька почти узнала всех, находящихся в этой комнате. Ей оставалось чуть, чтобы разобраться, кто это.
– А зал этот называют Павлушин, – говорил долговязый и неестественно далеко запрокидывался на стуле. – Был такой мальчик. Полез он по канату – а дело уже вечером было, никого в зале не осталось, даже физрук ушел – так вот, полез он да сорвался. Ударился сильно и умер. Но умер не сразу. Мучился долго. И к рассвету проклял каждого, кто на этот канат еще полезет. Проклял, значит, и испустил дух. Его похоронили. Но стали замечать, что по вечерам в зале кто-то ходит. То сетка на окнах качнется, то мячик покатится, то скрипнет лавка из-за того, что на нее сели. И конечно, стали срываться ученики с каната. Хорошо, снизу всегда маты лежали. Когда стало уже невозможно сдавать нормативы, вечером в спортивный зал пришел директор. Многие пытались подглядывать в окна, но в зале тут же выключился свет. Пытались подслушивать, но в замочные скважины лился только змеиный шип.
А потом директор вышел и сказал, что больше Павлуша не будет хулиганить, что они договорились – какой директор не договорится со своим учеником?
Еще пару раз в школе случались неприятности. Васько навернулся, катаясь по перилам, сожгли и прикопали в зимнем саду контрольные по алгебре у девятого класса. Но в целом стало тихо. Только в полнолуние можно видеть, как Павлуша ходит по залу, качает канат, трогает мячи, сидит на лавках. Тогда к нему приходит директор. И они начинают разговаривать. Потому что отдал директор за спокойствие школы свою душу и теперь обречен бродить вечным покойником.
Мальчик на полу слабо рассмеялся. А тот, что сидел на матах, отмахнулся ладошкой:
– Да ты, поди, врешь!
– Я? Вру? – Улыбка на лице долговязого стала нехорошей. – А кто тогда ходит сейчас по залу? Слышишь?
Как раз в это время скрипнул крюк каната, да треснула потревоженная лавка.