— Вы работаете на фабрике? — спросил он Ройскую.
— В двух шагах отсюда. На шелкоткацкой. Наматываю нитки на шпульки. Дело немудреное. А эта еще учится в школе. — Она кивнула на Зюню. — Живем помаленьку.
Алек внимательно посмотрел на Ройскую. Ему почудилось, что какая-то тень промелькнула на ее лице.
— Как же вы управляетесь?
Но Ройская не ответила на вопрос, пропустила его мимо ушей.
— Хорошо, что вернулся. Поначалу тебе будет трудно. Очень трудно.
— Но ведь я дома…
— Это верно. Ты вернулся… а многие… Януш, мой Валерек…
Алек невольно взглянул на Зюню. Девушка покраснела и отвернулась к окну. Оля сидела на стуле прямо, с застывшим лицом. Неподвижный взгляд ее был устремлен в окно, на кусты жасмина, растущие перед домом. Ни единый мускул не дрогнул на ее лице.
Ройская говорила неумолчно. Она засыпала Алека вопросами:
— Как ты? А твоя матушка? А что это за домик под Тулузой? Я знала, — тут Ройская запнулась, — что она не вернется. Когда приехал? Что собираешься делать? Изучал в Париже архитектуру? Моя Зюня тоже мечтает стать архитектором… Постой, постой, сколько же тебе лет?
— Почти тридцать, тетя.
— Ого! Вон какой старый!
— Антек был на два года моложе Алека, — произнесла каким-то обыденным и абсолютно спокойным тоном Оля. Но от этих слов повеяло холодком. Помолчали.
— Как вы управляетесь? — повторил свой вопрос Алек, не находя иных слов.
— Кое-как. Да уж недолго мне управляться осталось. Кто вот только о Зюне позаботится? Был бы жив Юзек…
— Какой Юзек? — не подумав, спросил Алек.
— Мой Юзек, — сказала Ройская, показывая на фотографию, стоявшую на комоде. И по этому жесту, и по интонации чувствовалось, что Юзек навсегда остался для нее тем юнцом, каким погиб почти тридцать лет назад. — Мой Юзек… — повторила она. — Интересно, что бы он делал, если бы остался в живых?
Оля отвернулась к окну, и всем показалось, что она хочет что-то сказать. Но не проронила ни слова.
— Он был очень передовым человеком, — простодушно сказала пани Эвелина и вдруг спохватилась: — Ты наверняка голоден! Зюня, давай угостим Алека чаем.
— Чайник уже закипел, — сказала Зюня, и Алек отметил, что голос у нее звучный, низкий, грудной. Девушка вышла на кухню за чайником, а Ройская выдвинула ящик комода.
Потом она повернулась к Билинскому и Оле с салфеткой в руках и вдруг замерла. Глаза ее померкли.
— Это еще из Пустых Лонк, — проговорила Ройская, показывая салфетку. — Нет, — поправила она себя, — еще из Молинцов. Видишь, сколько людей умерло, а салфетка осталась. Уцелела.
Оля встала.
— Я помогу Зюне, — сказала она и ушла на кухню.