Почему-то сознание очень быстро прояснилось. Сила не вернулась — так, крохи, — а вот мудрость пришла. Он понял, что жить тут можно, и неплохо жить, только высовываться не надо, будь отцы города хоть трижды джиннами. И уверенно подался на окраину. Работа нашлась, жилье нашлось, чурки нашлись — веселее все-таки, — а остатков силы вполне хватало, чтобы ментов отваживать, и дураков бритоголовых отпугивать, и задержанной зарплаты добиваться. С умом только нужно этими остатками пользоваться, не разбрасываться.
И может, все даже к лучшему. Да, можно долго жить, спокойно жить. Придет срок — перебраться в другое место. Кто заметит, кому он нужен? И пополнять, пополнять, пополнять копилку своей мудрости.
Однако пора. Мансур посмотрел на солнце — точно, девять часов двенадцать минут сорок три секунды. Шайтан-баба Алла Валентиновна на месте, нет нужды восьмым чувством проверять. Он достал из кармана пенальчик, осторожно вытряхнул на левую ладонь волосок, закрыл пенальчик, положил на место, зажал волосок большим и указательным пальцами правой руки, поднялся и пошел в контору.
— Здравствуйте, Алла Валентиновна, — сказал он, войдя в крохотный кабинет, прижал руку к сердцу и слегка поклонился. — Как ваше здоровье, уважаемая?
— Что тебе, Мансурка? — раздраженно спросила Алла Валентиновна, одутловатая, потная крашеная блондинка сорока пяти лет от роду. — Говори быстро, некогда мне!
— Денег нет совсем, — запел Мансур, — зарплату не дают, голодаем мало-мало!
Он утрировал акцент, надеясь разжалобить начальницу и сберечь волосок. Но — напрасно.
— Нету в кассе денег! — повысила голос Алла Валентиновна. — Я тебе говорила — нету! Ты русский язык понимаешь?! Что ж за наказание?! В понедельник приходи, в понедельник, понял?! Иди, не мешай, не до тебя!
Что ж, понял Мансур, делать нечего. Он поднес руку к губам, разжал пальцы, дунул на волосок и произнес про себя на древнем языке те слова, которые следовало произнести.
…Через час с небольшим — пришлось ждать, пока оформят все ведомости-шмедомости, да потратить немного времени и еще один волосок, чтобы убедить кассира выдать Мансуру зарплату на всех шестерых, — он вышел из конторы и направился к шестнадцатому дому.
Народу на улице было уже много. Как бы деньги не своровали, подумал Мансур и поплотнее ухватился за сумку, на дне которой, под жилетом, лежали завернутые в газету зарплаты.
В чахлых кустах истошно орали коты. Видно их не было, но Мансур любил этих зверей и потому включил седьмое чувство — не отказал себе в маленьком удовольствии. И не пожалел. Красавцы! Двое, один угольно-черный, другой золотистый, несмотря на пыль — сияющий. Мед, залюбовался им Мансур. Огромные оба! Стоят друг напротив друга, выгнув спину, подняв хвост, и упоенно орут. Ай, молодцы, подумал Мансур, ай, джигиты. Полюбовался немного и собрался двигаться дальше.