Явился в Милославскому на доклад.
— Ну где грамота? — спросил Иван Михайлович.
— Не дал Никон. На словах простил, а письменно не дал.
— Эх ты, Федя-я, а хвалился, что десять привезёшь.
— Кабы знал, что он упёртый такой, — вздохнул виновато Лопухин. — Да и примета худа мне пред тем случилась.
— Что за примета?
— Да споткнулся на Красном крыльце, все ступени боком пересчитал.
— Примета сия худом и Никону обернётся, — нахмурился Милославский. — Зашлём его ещё подале да потеснее. А то пристав при нём Шайсунов пишет, что зажировал он в Ферапонтовом, всех под себя пригнул.
Не забыли Матвееву Милославские его попытку посадить на престол Петра мимо старшего брата. Не забыли. Едва Фёдору получшало и он уже без посторонней помощи поднимался на престол, хотя по-прежнему ни державу, ни скипетр не хотел в руки брать, тяжелы они были для слабых рук его, тут ему начали в уши дуть:
— Экий твой батюшка, государь, Алексей Михайлович здоровущий был, а в одночасье раз и занедужил и, не болея, помре.
— Да, — соглашался Фёдор, — я тоже думал, ему износу не будет.
— А не задумывался ли ты, государь, отчего сие могло приключиться? — спрашивал Милославский тоном, показывающим, что уж он-то знает отчего.
— А ты думаешь, Иван Михайлович, была причина?
— Ха! Ещё какая! Аптека-то царская у кого в руках?
— У Артамона Сергеевича.
— Верно. У Матвеева. Он же с лекаришком там всякие зелья варил. Вот и смекай, государь, какое зелье этот Матвеев мог поднести Алексею Михайловичу.
— Да ну уж, что ты так, Иван Михайлович, на него?
— Как что? Он же и смерть государя хотел утаить, и бояр всех взбулгачил за Петра кричать. Это хорошо, Алексей Михайлович в слове последнем патриарху указал на тебя. А то б что было?
— Ну, это, может, совпадение, — усомнился царь.
— Совпадение? А отчего твой старший брат Алексей Алексеевич[15] помер? Кто теперь узнает? А какой умница-то был. В двенадцать лет владел латынью, сочинял стихи. Его в тринадцать лет прочили на польский трон. Какую речь на латинском он произнёс перед польскими посланцами, как они ему хлопали, видя в нём уже не отрока, а зрелого мужа. И вот в январе семидесятого он скончался. Внезапно, неожиданно. Может, скажешь, и это совпадение? А ты, Фёдор, отчего болезнен такой? А?
— Я от роду такой.
— От роду ли? А може, от тех зелий, которыми тебя потчует Матвеев с лекаришкой. А? Вот то-то, государь.
Умел Иван Михайлович убеждать царственного племянника, умел. И когда в Думе предложили освободить Матвеева от должности начальника царской аптеки, царь согласился.