Так в един час лишился Апраксин хором Хорошо безветрие было, смело бы огнём всё подворье, а то и всю улицу Спасибо и народу, сбежавшемуся на пожар, хоромы не отстояли, но хоть перекинуться огню на амбары и конюшню не позволили
Отчего загорелось? Только догадки строили и на одном все сходились, наверное, от лампады под образами. Ухватился огонёк за какую-нито стружку или бумажку — и пошло. Если б был злой умысел, то наверняка б другое время выбрал поджигальник, ночку б тёмну да ветрену. А так ни отчего, на пустом месте приключилось, от беспечности русской, от того самого «авося».
Едва отходили любимицу отцову Марфиньку от угара и испуга, как вспомнил стольник о спасителе её, Тимке с кузницы, и решил, что это сам Бог его отблагодарил за участие в Тимкиной судьбе. Лет пять тому возвращался стольник из Смоленска, спешил, гнал тройку сколь дорога позволяла. На одном из поворотов угодил под пристяжную мальчишка, не успел на обочину выскочить. Закричал, словно заяц подраненный.
Апраксин велел кучеру остановиться, вылез с возка, подошёл к мальчишке, скулившему от боли и испуга.
— Что у тебя? — спросил участливо.
— Ногу, ногу повредило, — заплакал мальчишка. — Как идти теперь.
— А куда идёшь-то?
— По миру, пан, по миру.
— А где живёшь?
— Где ж мне жить, матка померла, батька утёк, або пропал де. Кормлюсь с того, что люди добрые подадут.
— Нищий, стало быть.
Мальчишка не ответил, заплакал горько. Вспоминая ныне о давнем том случае, Матвей Васильевич благодарил Бога, что надоумил его подобрать нищего, привезти домой, отдать в кузню свою.
«Господи, а кинь я его тогда на дороге, не привези домой, кто б спас мою Марфиньку ныне?»
От такой мысли жутко становилось стольнику, и он точно знал, что этим самым отблагодарил его Всевышний за давний его поступок богоугодный: ты помог нищему ребёнку, а он спас твою дочь. Всё-то Ему ведомо, за всё-то Он сполна оплачивает, и за доброе дело, и за злое. От таких мыслей слёзы наворачивались на глаза Матвею Васильевичу, смотрит он на радостное лицо дочки и сам улыбается.
— Ничего у тебя не болит, Марфинька?
— Ничего уже, батюшка.
— Ну и слава Богу, слава Богу. А не хочешь взглянуть на своего спасителя?
— Хочу, батюшка. А кто он?
— Сейчас узнаешь.
Апраксин вышел из амбара, куда перебрался с семьёй после пожара, велел кому-то из дворовых позвать из кузницы Тимку. Тог явился прямо в прожжённом своём фартуке, прокопчённый, с обгоревшими напрочь в пожаре бровями.
— Звал, Матвей Васильевич?
— Звал, Тима, звал, — впервые назвал так ласково парня стольник. — Спасённая твоя тебя видеть пожелала.